Татьяна Тэсс - Хранитель времени

— Узнаю Раису Семеновну! — сказал Котенко, захохотав, и взял рака за хвост.

Каждый из нас уже съел добрый десяток раков, когда вдоль окон метнулся белый свет фар. С грохотом покатилось по ступенькам пустое ведро, кто-то негромко чертыхнулся, дверь распахнулась настежь.

— Приехал ваш Кузя… — пробормотала Анечка. — Радуйтесь.

В дверях стоял плечистый человек в голубой рубашке с короткими рукавами и в полотняных, изрядно измятых брюках. Лицо и руки его были почти черными от степного загара. Щеки, видимо выбритые утром, сейчас уже покрылись густой щетинкой, под глазом вздулся волдырь от комариного укуса; этот расцарапанный волдырь, похожий на синяк, придавал ему вид драчуна. Живые карие глаза в мохнатых ресницах весело блестели.

— Дивное зрелище! — закричал он с порога. — Гости есть, раки есть, пиво есть… Общее здрасьте, как говорят в Ростове! Немножко запоздал, извините…

— Где тебя носило, Кузя? — спросил Котенко, обсасывая рачью клешню. — Я ж просил диспетчера, чтоб ты позвонил…

— Не мог позвонить, брат… — виновато сказал хозяин и сел на табуретку. — Комиссия шлюз принимала.

Жена и теща, как по команде, перестали есть и обе уставились на Кузю.

— Ну, и что? — серьезно спросила Анечка.

— Все строительные работы приняли на «отлично», — сказал Кузя, широко улыбаясь, и каждая складочка, каждая морщинка на его загорелом, заросшем щетиной лице залучились простодушной, почти ребяческой радостью. — Замечательно прошла приемка! Один член комиссии так и сказал: «Хочется поздравить весь ваш коллектив с такой работой. Просто, говорит, придраться не к чему, все в ажур сделано…»

— А на седьмом участке как? — быстро спросила жена.

Кузя поднял левую бровь.

— Всыпали крепко. У них с отделкой не все слава богу, как говорится…

— Это у Селезнева, что ли? — спросил Котенко.

— Ага… — Хозяин потянулся и положил себе на тарелку помидор.

Теща молча положила ему три рака. Я заметила, что старуха отбирала самые крупные.

— А как у тебя насчет красоты? — спросил Котенко. — Без пейзажа сейчас, брат, в люди не выйдешь. Мурадьян, говорят, у себя на шлюзе такой сквер разбил, что не хуже Летнего сада в Ленинграде. А у тебя на площадке, когда я прошлый раз был, везде щепа, мусор, какие-то железяки ржавые…

— Железяки… — Кузя сощурился и с непередаваемым выражением упрека, лукавства и внутреннего превосходства посмотрел на гостя. — У меня, милый друг, сейчас такой шикарный цветник, какого в Москве не увидишь, ей-богу! Всю весну цветы выращивали, а сейчас пересадили прямо с землей. Как в сказке, честное слово… — Он помолчал и добавил со вздохом: — Я чуть не поседел от этой сказки, так боялся, что цветы не примутся. Жуткое дело!

— Настурции посадили? — строго спросила теща.

— Посадили, — сказал Кузя. — И львиную пасть посадили, и астры, и эту, как ее… вербену, что ли. Я ведь в цветах ничего не понимаю, в общем. Но сквер, знаешь, какой получился? Мурадьян может закрыться со своим Летним садом…

— Скоро уезжать придется отсюда… — сказала Анечка печально, как будто не она только что жаловалась на здешний климат. — Вишневый сад как подрос, а ведь своими руками сажали! Липки зацвели первый год. Достанется в наследство кому-то. Да еще сберегут ли сад? — она махнула рукой.

— А начальник назначение уже получил? — спросил Котенко.

— Есть слух, едет в Москву, в министерство. — Кузя вздохнул. — Золотая голова! — сказал он с уважением. — Многому он меня научил, ничего не скажешь…

— Слушай, Кузя, отчего ж у Селезнева на седьмом участке такой прокол получился? — спросил Котенко. — Все время шел впереди других, и вдруг комиссия у него работу не приняла. Что такое?

Кузя помолчал.

— Жи́ла этот Селезнев, — сказал он и отодвинул тарелку. — Сколько он мне крови испортил. Помнишь, как я без арматуры сидел? Мою ж арматуру тогда Селезнев перехватил.

— Как перехватил?

— Как? Закричал «Сарынь на кичку!» — и все. И захапал всю арматуру. А потом с невинным видом извинялся: «Ошибочка с нарядом произошла. Простите великодушно, Кузьма Федорович, завтра придет наша арматура, мы ее прямо к вам на участок доставим…» А их арматура пришла через десять дней.

— Ну и орел! — ахнул Котенко. — А ты не будь таким добреньким. Почему ты молчал?

— Это я молчал? Я такой шум поднял, что на всю степь было слышно. А он извинялся и время оттягивал. Пока мы отношения выясняли, уже арматуру на его участке установили. Вот тебе и все.

— Ты Селезнева, кажется, не первый год знаешь, — наставительно проговорил Котенко. — Мог за этот срок к нему приноровиться.

— Пятнадцать лет вместе на стройках работаем, — сказал Кузя возмущенно. — И все никак приноровиться не могу! Какие-то пиратские методы работы у него, черт его знает!

— Не первый случай с Селезневым и не последний… — сказала Анечка и поджала губы.

— Нет уж, последний! — сердито крикнул Кузя. — Я, брат, серьезно подумываю: не пора ли мне осесть где-нибудь? Пятнадцать лет подряд со стройки на стройку — и каждый раз все начинай сначала, с палаток на голом месте… Хватит, пожалуй, пора корни пускать…

Кузя остановился и вдруг, посмотрев на Котенко, торопливо спросил:

— Ты мне последний номер «Нового мира» привез?

— Привез…

Котенко, кряхтя, достал из-под табуретки портфель и вынул оттуда «Новый мир», лежащий между скомканным полотенцем и бритвенным прибором.

— Ну, молодец! А то, понимаешь, я начало романа уже прочел… Вот осяду где-нибудь, времени будет побольше, — сказал Кузя весело. — Веришь ли, в машине на ходу читаю…

— Удивительная биография у твоего шлюза! — сказал Котенко в раздумье, и Кузя, перелистывающий журнал, поднял на него глаза. — У строек, видно, как у людей: у каждой своя судьба. Все время шум шел вокруг других шлюзов, — там и башни, там и скульптуры, там и рекорды… А о твоем шлюзе все молчали. В центральных газетах, кажется, ни строчки не было. Грунт у тебя тяжелый, рабочей силы не хватало, с материалами перебои бывали… Трудный, незавидный участок! — Котенко помолчал. — И все-таки закончил шлюз раньше всех! — сказал он с уважением. — И сдал на «отлично». И шлюз получился красивый, не хуже других…

— Самый красивый шлюз на канале! — решительно сказала Анечка и покраснела.

— А как у тебя с демонтажем? — спросил Котенко.

— Сейчас первый бетонный завод демонтируют. Помнишь, тот, на развилке?.. — И Кузя, положив на стол книжку, вдруг вздохнул. — Почему это грустно становится, когда смотришь на демонтаж? — сказал он с простодушным удивлением. — Вчера, когда проезжал мимо и увидел, что половины завода нет, — веришь ли, в сердце заскребло! Вылез из машины, пошел на площадку, стою возле завода и все вспоминаю, как мы сюда приехали, как в бараках жили, как этот завод строить начали. Дожди тогда хлестали с утра до ночи, глина раскисла… Жуткое дело! — Он покачал головой. — А вспомнить ту пору почему-то приятно! Очевидно, так человеку приятно юность собственную вспомнить…