Василий Шукшин - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Гудит разинский городок. Копают землянки (неглубокие, в три-четыре бревна под землей, с пологими скатами, обложенными пластами дерна, с трубами и отдушинами в верхнем ряду), рубятся засеки по краям острова (в край берега обиваются торчмя бревна вплотную друг к другу, с легким наклоном наружу, изнутри эта стена укрепляется еще одним рядом бревен, уложенных друг на друга и скрепленных с наружной стеной железными скобами, и изнутри же в рост человеческий насыпается земляной вал в сажень шириной), в стене вырубаются бойницы; саженях в двадцати-пятнадцати друг от друга вдоль засеки возводятся раскаты (возвышения), и на них укрепляются пушки.

Там и здесь по острову пылают горны походных кузниц: куются скобы, багры, остроги, копья. Мастеровые казаки правят на точилах сабли, ножи, копья, вырубают зубилами каменные ядра для пушек, шлифуют их крупно-сеянным песком.

У хозяина гости. У хозяина пир.

Степан сидит в красном углу. По бокам все те же — Стырь, дед Любим, Иван Черноярец, Федор Сукнин, Семка, сотники, поп Иван. Угощает всех Матрена Гово-руха, крестная мать Степана.

На столе дымятся жаркое мясо, горячие лепешки, печенные на угольях, солонина, рыба…

Хозяин и гости слегка уже хмельные. Гул стоит в землянке.

— Братва! Казаки!.. — кричит Иван Черноярец. — Дай выпить за один самый желанный бой!

Поутихли малость.

— За самый любезный!..

— Какой же? — спросил Степан.

— За тот, какой мы без кровушки отыграли. В Астрахани. Как нас бог пронес — ума не приложу. Ни одного казака не потеряли…

— Был ба калган на плечах, — заметил Стырь. — Чего не пройтить?

— Батька, поклон тебе в ножки…

— За бой — так за бой. Не всегда будет так — без кровушки. Крестная, иди пригуби с нами!

— Я, Степушка, с круга свихнусь тада. Кто кормить-то будет? Вас вон сколько!..

— Наедимся, руки ишшо целые.

Матрена, сухая, подвижная старуха с умным лицом, вытерла о передник руки, протиснулась к Степану.

— Давай, крестничек! — приняла чарку. — С благополучным вас прибытием, казаки! Слава, господи! А кто не вернулся — царство небесное душеньке, земля пухом — лежать. Дай бог, чтоб всегда так было, — с добром да с удачей.

Выпили.

— Как там, в Черкасском, Матрена Ивановна? — поинтересовался Федор Сукнин. — Ждут нас аль нет? Чего Корней, кум твой, подумывает?

— Корней, он чего?.. Он притих. Его вить не враз поймешь — чего у его на уме: посапливает да на ус мотает.

— Хитришь и ты, Ивановна. Он, знамо, хитер, да не на тебя. Ты-то все знаешь. Али нас таисся?

— Не таюсь, чего таиться. Корней вам теперь не друг и не товарищ: вы царя нагневили, а он с им ругаться не будет. Он ждет, чего вам выйдет.

Степан слушал умную старуху.

— Ну а как нам хуже будет, неуж на нас попрет? — пытал Федор.

— Попрет.

— Попрет, — согласились казаки.

— А старшина чего!

— И старшина ждет. Ждут, какой конец будет.

— Конца не будет, крестная, — сказал Степан.

— А вы меньше про это, — посоветовала старуха. — Нет и нет, а говорить не надо.

— Шила в мешке не утаишь, старая, — сказал Стырь.

— Тебе-то не токмо шила не утаить… Сиди уж.

— Старуха моя живая? Ни с кем там не снюхалась без меня?

— Живая, ждет не дождется. Степан… — Матрена строго глянула на крестника. — Это какая же такая там девка-то у тебя была?

Степан нахмурился.

— Какая девка?

— Шахова девка, чего глаза-то прячешь? Ну, придет Алена… Послал за ей?

— Послал. Ваньку Волдыря. Ты… про девку-то — не надо.

— А то не скажут ей!

— Ну, скажут — скажут! Как они там?

— Бог милует. Фролка с сотней к калмыкам бегали, скотины пригнали. Афонька большенький становится… Спрашивает все: «Скоро тятька приедет?»

— Глянь-ка!.. Неродной, а душонкой Прильнул, — подивился Федор.

— Какой он там был-то!.. Когда мы, Тимофеич, на татар-то бегали, Алену-то отбили?..

— Год Афоньке было, — неохотно ответил Степан.

Алену, красавицу казачку, он отбил у татар Малого Нагая с дитем. Но вспоминал об этом редко. Афоньку, пасынка, очень любил.

— Ах, славно мы тада сбегали!.. — пустился в воспоминания подпивший дед Любим. — Мы, помню, забылись маленько, распалились — полосуем их. А их за речкой, в леске, — видимо-невидимо. А эти нас туды заманывают. Половина наших перемахнули речку — она мелкая, половина ишшо здесь. И тут Иван Тимофеич, покойничек, царство небесное, как рявкнет: «Назад!» Опомнились… А из лесочка их цельная туча сыпанула. Я смотрю — Степки-то нету со мной. Все рядом был — мне Иван велел доглядывать за тобой, Тимофеич, бешеный ты маленько был, — все видел тебя, а тут как скрозь землю провалился. Ну, думаю, будет мне от Ивана. «Иван! — кричу. — Где Степка-то?!» Глядим, наш Степка летит во весь мах: в одной руке — баба, в другой — дите. А за им — не дай соврать, Тимофеич, — без малого сотня скачет.

— Там к старухе моей никто не подсыпался? — опять спросил Стырь у Матрены.

За столом засмеялись.

— А то вить я возиться с ей не буду: враз голову отверну на рукомойник.

— Клюку она на тебя наготовила, твоя старуха… Ждет.

В землянку вошел казак.

— Батька, москали-торговцы пришли. Просют вниз пустить.

— Не пускать, — сказал Степан. — Куды плывут, в Черкасской?

— Туды.

— Не пускать. Пусть здесь торгуют. Поборов никаких — торговать по совести, на низ не пускать ни одну душу.

— Не крутенько ли, батька? — спросил Федор. — Домовитые лай подымут.

— Нет. Иван, чего об Алешке да об Ваське слыхать?

— Алешка сдуру в Терки попер, думал, мы туды выйдем.

— Это знаю. Послал к ему?

— Послал. Ермил Кривонос побег. Васька где-то в Расее, никто толком не ведает. К нам хотел после Сережки, его на войну домовитые повернули…

— Пошли в розыск. Приходют людишки?

— За два дня полтораста человек. Но голь несусветная. Ни одного оружного.

— Всех одевать, оружать, поить и кормить. За караулом смотреть.

— А не сыграть ли нам песню, сынки?! — воскликнул Стырь. — Про комарика.

— Любо!

— А где Фрол? — вспомнил вдруг Степан. — Где ж есаул мой верный?

С минуту, наверно, было тихо. Степан посмотрел на всех… Понял.

— Погулять охота была, Тимофеич.

— Погуляем! Не клони головы!.. Одна тварь уползла — не утеря.

Налили чарки. Только больно резанула по сердцу атамана измена есаула.

— Свижусь я с тобой, Фрол, — сказал негромко. — Свижусь. Давайте, браты… Давай песню. Про комарика.

…В глухую полночь к острову подплыли две большие лодки. С острова, с засеки, окликнули.

— Свои, — отозвался мужской голос с одной из лодок. — Ивашка Волдырь. Батьке гостей привез.

— А-а. Давайте, ждет.

Степан лежал на кровати в шароварах, в чулках, в нательной рубахе… Не спалось. Лежал, положив подбородок на кулаки, думал.

За дверью, на улице, послышались голоса, шаги…