Юрий Козлов - Наши годы

— Ты что? Жалеешь меня? — Ирочка оттолкнула мои руки, вскинула голову.

Я молчал, но это было утвердительное молчание. Я подумал, она мне его не простит, но что было делать, если я ее действительно жалел?

Пришла пора прощаться, потому что светло стало в саду, заорали петухи, а это означало, что вот-вот возникнет на пороге Ирочкина мать — она уезжала на работу чуть свет. Ирочка спросила:

— Проводишь меня в Нальчик?

— Провожу, конечно, — торопливо ответил я, но не избавиться было от чувства, что что-то произошло и нет у меня ни воли, ни решимости это «что-то» переиначить.

Мы поцеловались и разошлись.

В половине девятого утра я был во Внукове. За ночь погода испортилась, низкие облака ворочались в небе, грозя дождем, но опыт старого путешественника подсказывал, что самые дальние рейсы, как правило, не задерживают. А рейс Москва — Амдерма — Хатанга — Анадырь был самым далеким. Дальше уж некуда. Покуда до Амдермы самолет долетит, погода сто раз переменится.

По громкой трансляции объявили регистрацию билетов и багажа. Потом зачем-то повторили это по-английски. Я сомневался, что хоть один иностранец летит в Анадырь, но неожиданно около стойки зашевелились и заговорили люди в пушистых шапках, в красных куртках, в невиданных еще у нас надутых сапогах. «Интурист» почему-то не принимал в них участия.

— Кто такие? — солидно и строго поинтересовался я у парня, видимо сопровождающего, который озабоченно крутился поблизости.

— Канадские зоологи, — автоматически ответил он. — Летят на мыс Шмидта встречать овцебыков.

— А где овцебыки?

— Летят навстречу из Фэрбенкса. А вы, простите, кто?

— Человек.

Это объяснение парня не удовлетворило. Он смотрел на меня недружелюбно, хотя, судя по всему, тайны в сообщаемой им информации не заключалось.

Занятный материалец тепло дышал под рукой, сопел, как овцебык, но браться за него не хотелось хотя бы потому, что у парня насчет меня не было никаких инструкций и вряд ли бы он поощрил мое знакомство с канадцами.

— И что дальше будет с овцебыками? — спросил все же по инерции.

— Полетят на остров Врангеля. А вам, собственно, что…

— А, собственно, ничего!

…Я был на этом милом островке три года назад. Писал о метеорологах со станции в поселке Ушаковское. Тогда я был романтиком, потому запомнил отчаянный утренний холод, похожую на спицу серебристую мачту, два шара-зонда, улетающие в стеклянное небо. Один был оранжевый, другой — голубой, и полетели они почему-то не вверх, а вбок — над прибрежными сопками, усыпанными камнями. Стая уток, испугавшись, дружно поднялась, пронеслась, свистя крыльями, над нашими головами. Голубой шар быстро пропал из виду. Я сидел в теплом помещении метеостанции. Сотрудники говорили, что мне повезло — я попал на остров в замечательное время, когда относительно тепло и птицы еще не улетели. Птицы весьма оживляют здешний пейзаж, говорили они. Зимой же над островом бушуют метели и невидимые магнитные бури, которые не лучшим образом сказываются на психике. За одним пришлось даже вызывать вертолет.

Именно тогда от метеорологов я и услышал об овцебыках. Будто бы намечается какое-то международное соглашение.

Значит, так оно и есть.

Через несколько дней я улетал с острова. Метеорологи пошли проводить. «Ан-2» вгрызся в стеклянное небо. Внизу волнами ходила холодная голубизна. Пять фигурок стремительно уменьшались у взлетно-посадочной полосы и вскоре стали не больше шахматных.

Помнится, я писал, что легко представить себе зиму на станции: за окном ночь и пурга, метеоприборы гудят в соседней комнате, регистрируя магнитные бури, книги все прочитаны, обо всем переговорено, вертолет с почтой придет, только когда утихнет пурга, а когда она утихнет — неизвестно. Как уже объяснялось, я тогда был романтиком, а романтикам издавна свойственно излишне драматизировать жизнь. Наверное, так же, как женщинам видеть свет там, где его нет, лететь не на свечу, а во тьму.

Редактор велел переделать материал.

— Это одна сторона медали, — сказал он. — Никто силой их там не держит. Огромаднейшие, между прочим, деньжищи огребают люди. Без машины оттуда редко кто отваливает.

— А что это меняет?

— Ничего, конечно, не меняет. Просто я не верю, что они там такие нежные и сентиментальные. Ты! Ты сентиментален, а не они! Если бы ты писал о себе, о собственных, так сказать, переживаниях — пожалуйста! — а, извини меня, видеть экзотику там, где люди просто-напросто, — он пошевелил в воздухе пальцами, изображая шуршание банкнот, — работают, делают свое дело, — это, извини меня, вводить читателя в заблуждение. В Москве, может быть, и съели бы, здесь нет. Из-за одной этой твоей песни письмами завалят. Извини меня, ведь эта баба поет какой-то бред, — он отыскал отчеркнутые красным карандашом строчки: — «Какой большой ветер напал на наш остров. И снял с домов крышу, как с молока пену». Так, извини меня, туристка может петь у костра. А с чьим домом такое в действительности может произойти, тот так петь не будет!

Я молчал, потому что он был прав: никто эту песню не пел. Но и я был прав. Только моя правда была как воздух. Его — как земля под ногами.

— Тебя случаем девица в Москве не бросила? — вдруг спросил редактор.

— На свете нет человека, которого не бросила бы девица, — сказал я, — но спрашивают почему-то об этом только меня.

— Переделай, переделай материал, а песенку оставь для художественного произведения, — редактор уткнулся в гранки, мгновенно забыв про меня. Была у него такая манера.

Мой романтизм терпел поражение на всех фронтах.

…Регистрация багажа тем временем неспешно продолжалась. Моя красная сумка на ремне, впрочем, относилась к ручной клади. Заняв очередь, я поднялся в буфет, взял зачем-то бутылку лимонада. Потом почувствовал, что кто-то на меня смотрит. Оглянулся и увидел Ирочку.

— Что ты здесь делаешь? — изумленно и тупо спросил я.

— Встречаю самолет из Тбилиси, — усмехнулась Ирочка. — Хотя в моем возрасте уже так не шутят.

— Не прибедняйся. Ты отлично выглядишь, у тебя как всегда все впереди.

— Ты не находишь, есть что-то гнусное в этой присказке?

— Самое время тяпнуть лимонада, — сказал я. — Эти самолеты из Тбилиси всегда задерживаются.

— Всю дорогу, пока неслась сюда на такси, мечтала о лимонаде! У тебя, дружочек, дар отгадывать желания женщин.

— На такси? — Я пожал плечами. Об Ирочкиной прижимистости ходили легенды, в которых, однако, заключалась изрядная доля истины. — Ладно, обратная дорога за мной. Что хоть случилось? Забыла вчера у меня удостоверение? Печать от сейфа? — Кажется, Ирочка была в своей редакции председателем месткома.