Евгений Добровольский - Испытательный пробег

— Арнольд Суренович, этот человек был подвижником. Вся его деятельность освещена вот этим, что ли, светом полной отрешенности от всех жизненных благ, удобств, всяких карьерных соображений. Ему идея засветила, и он ей жизнь отдал.

— Ох, боюсь я таких представителей. Жизнь — это жизнь.

— Он изобретатель в чистом виде.

— Понимаю, изобретатель — это не профессия, это — диагноз. То, что он делал, профессионально находится на должном уровне?

— На самом высоком! Логика совершенно железная. И конструктор, я вам скажу, — от бога.

— Эмоции. Какой вуз кончал?

— МВТУ. Но вроде как с приветом был, не мог работать в коллективе, у него все время свои идеи, планы его обуревали, внутренний распорядок совершенно не признавал. Ни рабочую дисциплину, ничего, с начальством на ножах.

— На что жил?

— По договору с автохозяйством работал.

— Не густо.

— А ему большего и не нужно было.

— Жена мирилась? Приятно в наше время встречать такое единение супругов. Я серьезно. Интересная женщина?

— Геннадий говорит, так себе. Но он ее любил.

— Это главное.

— Булыков его однокашник, дружок по училищу. Яковлев его в курс дела ввел, думаю, не полностью, но как-то ввел частично, и тот загорелся. А после его смерти, есть такое мнение, решил, всеми этими работами по своему усмотрению распорядясь, выдать под своим именем, а что? У нас за такие дела в сельской местности по челу били, а в ученом мире, пожалуй, и сойдет!

— Так-так-так. — Сам потер лоб, жестом еще раз пригласил Игоря сесть. — Не маячь! Странная какая-то ситуация сложилась, — проговорил тихим голосом. — За полгода до кончины нашего изобретателя ко мне буквально ворвался Олег Николаевич и рассказывал про какие-то дозаторы, турбодетандеры, возможности сжимать газ в объемах, не превышающих объем бензобака… Вещи сказочные. Тема поисковая, гарантий никаких. План работ сверстан, утвержден, а Булыков просит еще одну штатную единицу, как я теперь понимаю, для своего изобретателя и пишет докладную, так что не все вяжется с вашим предположением.

Сам положил перед Игорем листок, вынутый из синей папки. Игорь прочитал, поморщился.

— Может, тогда у него и были благие намерения. Почему нет? И привлечь хотел, и работать вместе, потом прикинул что к чему, до нас сказано, аппетит приходит во время еды. Вот и пришел! Понял, жила-то и в самом деле золотая и никто за руку не схватит, вор! — не крикнут. Мне Яхневич рассказал, какие у них в лаборатории порядки, порядочки. Атмосфера просто невыносимая: подглядыванье, наушничанье, анонимки, смотрите, потоком идут. Неспроста это! Симптом.

— Атмосфера отвратительная, согласен. За это Булыков понесет наказание в административном порядке, надо уметь руководить коллективом, но Каурову я верю, он мне вот что сообщил…

И Игорь услышал такое, что совершенно изменило его представления по данному вопросу, он даже как-то шумно засомневался вначале: «Не может быть!» — очень уж резко все становилось с ног на голову.

Оказывается, от темы, которую Сам отклонил исключительно из соображений сверстанного и утвержденного плана, Булыков совсем не отказался и в Каурове нашел верного помощника. После смерти Яковлева, собирая все документы, относящиеся к его работам, Булыков будто бы сказал: «Дядя Толя, а может, у него в Апрелевке чего интересного осталось?..» Сказано — сделано, и они решили, что надобно туда съездить. Вдова непременно помнила Булыкова в лицо, и неожиданный его приезд мог вызвать настороженность. «Вдовы изобретателей — это как солдатские матери, они верят до конца», — сказал Кауров.

— Правильно сказал, — подтвердил Сам, зорко наблюдая за Игорем.

— Понимаю, — ответил тот, — поехал Кауров. Булыков небось в машине ждал, но письмо о том, что он украл изобретение, было написано по совету Каурова? Так я понимаю. Он там вдове да теще советы давал, верный друг. Но зачем?

— В этом как раз разобраться детально следует. Мы графическую экспертизу попытались провести, я устал от всех этих кляуз, я изнемогаю, хватит уже, в конце концов, надо с этим кончить раз и навсегда! Так вот: первое письмо вдова написала, а второе сработал сам Булыков. Сам на себя!

— Зачем? Ну, это совсем уже непонятно…

— Зачем? Задайте чего-нибудь полегче. Я административное расследование буду вести, с меня хватит, а уж вы, Игорь Степаныч, коль задание вам было по партийной линии, разбирайтесь в моралью-нравственном аспекте, как вы любите выражаться.

— При чем тут — я люблю! Я, конечно, попытаюсь. Но с какой стати, Арнольд Суренович, зачем все это было затеяно с его стороны? Афера такая малосимпатичная…

— Не знаю. Не знаю, — сказал Арнольд Суренович. — Увольте!

На этом они и расстались.

Игорю понадобилось несколько дней, чтоб выяснить все обстоятельства, затем прямо из кабинета он позвонил мне в гостиницу, в Свердловск. Но, набирая номер по автомату, — по рассеянности, наверное, не учел разницу во времени между Москвой и Свердловском в два часа. Меня на месте не оказалось.

В тот же вечер, то есть по-свердловски уже в начале ночи, мне в «Большой Урал» позвонила Татьяна, ни здрасте, ни как себя чувствуешь, а сразу:

— Тебя очень твой Кузяев разыскивает. Срочно, говорит. Сиди с утра на телефоне, он звонить будет. На новой квартире у него телефона нет, опять небось развелся очередной раз. Жди…

Топливо, понял я. Первые анализы пришли.

Зашел Лева, пригласил на чай, они с женой каждый вечер устраивали чаи с местной выпечкой, я отказался, ходил по своему номеру и никак не мог успокоиться. Пели трубы отопления. Снизу, из ресторана, доносился приглушенный шум голосов: расходилась свадьба. Вдоль проспекта с плавным набором скорости пронесся пустой трамвай. Квадратные окна типографии «Уральский рабочий» неярким белым светом горели напротив. Погасли фонари за оперным театром, и какая-то парочка, тесно прижавшись, все сидела на скамейке под ветром.

Значит, Игорь уже кое-что выяснил! Потом нам очень пригодится рецепт «модельного» топлива, если зачем-то оно понадобилось Яковлеву. Наверное, Игорь имеет уже какие-то результаты. Надо Самому позвонить. И что же там получится, когда мы сопоставим все данные, думал я, и ходил, ходил по своему номеру, и на душе было тревожно, беспокойно, передо мной возникали разные варианты — один неожиданней другого, и все это до такой степени меня разбудоражило, что заснул я после того только, как выпил снотворного. И, по-моему, много. Все какие-то картины возникали передо мной, я прошлое ворошил, с настоящим сравнивал, думал о той роли, которую мы сейчас все выполняем — я, Игорь, Яковлев, Булыков и, конечно, Кузяевы. Игорь небось вовсю старается, он-то понимает, о чем речь.