Алла Драбкина - Мы стоили друг друга

Он исчез, и я думала, что навсегда. Наташка говорила, что он яростно гоняется за этой чертовой Галей, а Галя и смотреть на него не хочет. Еще Наташка сказала, что он теперь почему-то ей, Наташке, обо всем рассказывает. Ей это было странно и непонятно. Мне — тоже.

А потом он пришел к Наташке опять. Опять узнать, что задано по английскому. И опять они стояли на лестнице и разговаривали. Я схватила коробку с гримом, подвела глаза ярко-голубым, до ушей прямо развела глаза, накинула пальто и опрометью бросилась по коридору. Его я не заметила.

— Он уехал, — сказала я Наташке трагическим шепотом.

— Кто уехал? — спросила ошарашенная Наташка.

— Сережа. Его взяли в армию.

— Ах, Сережа! — сказала Наташка. — Прискорбно…

Бедная Наташка, я втягивала ее во все новые и новые авантюры, и она, по доброте душевной, вынуждена была мне подыгрывать.

Я летела по лестнице и слышала, как она громко говорит ему:

— Представляешь, у них такая любовь, и вдруг его берут в армию…

Потом она рассказала мне, что на это ее сообщение он только фыркнул и сказал, что ему пора домой.

В авантюру я втянула не только Наташку, но даже и умную Тамару — мою принципиальную подругу, старосту класса.

Дело в том, что с некоторого времени Юлька стал ездить в школу на том же автобусе, на котором ездила я. Никто из нормальных людей так бы ездить не стал, потому что автобус этот безбожно кружил, и моя Наташка, например, ездила на трамвае. Ехать было всего-то две остановки. А он ездил на автобусе, который до его школы делал одиннадцать остановок.

Я увидела однажды, как он влезал в автобус, сама же влезть не успела и на следующий день пришла на остановку раньше. А он в тот день пришел позже. Я показала его умной Тамаре, когда он бежал за автобусом. Чтобы она знала его в лицо. Потом, стоило ему войти в автобус, как рядом с ним оказывался кто-нибудь из моих знакомых девиц (двое, конечно, а если можно — трое) и начинался спектакль.

— Ты представляешь, в Машку Семашкину все влюблены, — говорила, например, умная Тамара.

— Да, это что-то ненормальное, — подыгрывала ей оказавшаяся поблизости статистка.

Потом все, что он при этом делал, становилось известным мне. Однажды он позвонил. К телефону подошла я.

— Я вас слушаю…

— Это ты, что ли?

— Да, я…А это ты?

— Я. Слушай, я давно хотел тебе сказать… Я из-за тебя просто боюсь ходить по городу.

— Почему это? (Вот он сейчас скажет что-нибудь такое необыкновенное. Скажет, чего я так жду.)

— Да потому, что из каждой урны, из каждой водосточной трубы вылезает человек и произносит твое имя…

— «Мое имя наводит ужас, как заборная крепкая брань…» — циничным голосом сказала я.

— И вообще, мне не тебя надо, а Наталью…

— Ее нет дома. Что передать?

— Я хотел спросить, что задано по английскому.

Вполне понятно, что после этого случая я мчалась к телефону на любой звонок.

Вставалось по утрам теперь очень легко, потому что с самого утра я готовилась его встретить. И встречала. Иногда мы даже сидели в автобусе рядом, но не разговаривали. Мы не видели друг друга в упор, так-то. Правда, иногда я проезжала свою остановку. Но в таких случаях я и не думала выходить на следующей, а ехала до кольца. Кольцо было на Невском, и вместо того чтобы идти в школу — я шла в кино. Я чувствовала его ехидный взгляд, но не замечала его. Я знала, что прогулять так легко, как я, он не может. Очень уж разные у нас были школы! В нашей школе учителя пытались понять наше настроение. Я помню, когда приехал Фидель Кастро и директор школы поняла, что многих сегодня на уроке не окажется, то она взяла в руки школьное знамя и сказала, что если встречать — так уж встречать. И вся школа целиком пошла встречать Фиделя. А все остальные школы учились. Поэтому, если я честно говорила, что прогуляла школу потому только, что на улице хорошая погода, мне говорили:

— Смотри, ведь экзамены…

Гораздо неприятнее было объясняться с умной Тамарой.

— Где твоя гордость? — говорила она.

У Юльки школа была другая. Девочек выгоняли из класса, если они завивались. Парни обязаны были ходить в школьной форме. Помню, что на Юльке эта форма расползлась по швам и выглядела совсем неприлично. Когда у них были вечера, то по углам стояли классные дамы и следили, «чтоб не прижимались». О каких прогулах могла идти речь в такой школе?

Вот поэтому я и чувствовала себя на коне в этой ситуации. Я дразнила Юльку своей свободой, тем, что еду куда хочу, что до ушей подрисовываю глаза ярко-синим гримом, и вообще…

И однажды я его вывела из себя… Он не вышел на своей остановке.

— Ты проехал, — сказала я небрежно.

— Ты тем более, — ответил он.

— Для меня это ничем не чревато, мой мальчик.

— Я не мальчик и не твой! — буркнул он.

Возразить было нечего. Я оскорбленно молчала.

— Куда двинем? — примирительно спросил он.

Я хотела спросить, с каких это пор я и он — мы, но промолчала. Я устала быть с ним в ссоре, поэтому и пропустила возможность уколоть.

— В кино, — сказала я.

И мы были в кино. Потом, через несколько лет, выяснилось, что ни он, ни я не помним ни названия фильма, ни хотя бы самого завалящего кадра. А ведь так внимательно смотрели, даже потом обсуждали фильм. Правда, кто там кого убил и кто на ком женился — так и не выяснили.

Шатались по морозу, замерзшими руками сжимая одеревеневшие папки, которые были тогда в моде.

…А через два дня, встретившись в автобусе, не поздоровались.

…Восьмое марта тогда еще не было выходным днем, и мы ехали в школу. Я, Тамара, Элка Котенок и еще какая-то девчонка, имени которой я не помню. Юлька тоже ехал в этом автобусе. Мы с девчонками, помню, обсуждали невеселую долю девчоночьего класса. Всех будут поздравлять, а нас, кроме четырех наших мальчишек, похожих на девчонок, и поздравить некому. И еще мы говорили о том, что праздники вообще — самые неприятные дни.

День был на удивление снежным. Автобус шел по тоннелю, прорытому в снегу, задерживаясь на остановках дольше, чем обычно, потому что пассажиры прыгали чуть ли не в сугробы, шли вдоль сугробов, прижимаясь к автобусу, пока не выбирались на проторенную тропинку. День этот был все-таки очень красивым. Розовым каким-то, тихим днем.

Юлька вышел на нашей остановке, плюхнулся вдруг на спину прямо в сугроб, побарахтался в нем и поднялся. Теперь в сугробе была ложбинка.

— А то ножки промочишь! — сказал он. Он мне это сказал!

Я остановилась, но кто-то толкнул меня в спину.

— Иди, — сказал он.

Я прошла по тропинке, которую он сделал для меня. За мной пошла Элка Котенок, но умная Тамара схватила ее за руку.

— Это не тебе, — сказала умная Тамара, — это Машке.

— Спасибо, Юлька, — сказала я.

— С праздничком! — пробурчал он.