Алла Драбкина - Мы стоили друг друга

Не могла я с ним поссориться! Злить всех других, злить кого угодно — это была моя любимая роль, но я не могла поссориться с ним, тем более что видела — от его самоуверенности ничего не осталось.

И еще я почему-то очень ясно видела эту бедную фабричную девчонку, скорее разведенную… Может, ребенок спал в той же комнате. С убогим лексиконом, с этими: «Катись колбаской по Малой Спасской» — ну конечно, эта девчонка была такая, иначе удержала бы его, и он не прибежал бы ко мне.

Я слишком много читала, вот в чем дело. Без скидок на возраст. И я не верила в дурных женщин — спасибо классикам.

— Что ты молчишь? — уже кричал Юлька.

Я выбирала слова. Я чувствовала, что от того, что я сейчас скажу, многое зависит.

— А как же ты мог не целовать? Ты поляк, Юлька… И разве поляки кукарекают? Разве поляки говорят плохо о женщинах? Разве могут не целовать?

— Я понял только одно: с этого нельзя начинать, — жалобно сказал Юлька.

…Потом я очень часто даже злилась на него за то, что он ни об одной женщине не говорил плохо. Он так яростно жалел всех подряд, что попадал в самые дурацкие положения.

«…С этого нельзя начинать…»

Однажды мне было очень плохо, и я, поддавшись слабости (чего не бывает), как-то очень неосторожно пококетничала с одним молодым человеком. Мы встретились всего-то пару раз, погуляли по городу. Мы были ровесниками, но он почему-то казался намного моложе меня. Не лицом, а так как-то… Поцеловались при прощании. Он сказал:

— Слушай, выходи за меня замуж.

— С чего это?

— Ты… такая… нежная… Ты не думай, у меня было много женщин, но я просто спал с ними… А ты… просто говоришь, а мне никогда так не было.

Если б ему, как Юльке тогда, было восемнадцать, то, может быть, я потратила бы на него время н слова. А ему было двадцать восемь.

— Не с того ты начал, — сказала я, и мне стало скучно.

Через два месяца он позвонил мне и сообщил, что женился. Он думал, что это меня расстроит. И напрасно. Я пожелала ему счастья… И не позавидовала его жене.

…А с Юлькой мы учились вместе. Никто и ничто — ни книги, ни фильмы, ни учителя, ни родители — не могли бы, при всем желании, заставить нас научить нас любить. Мы тогда верили только друг другу, мы сами сочиняли свою азбуку. Может, именно поэтому у меня потом ни с кем другим ни черта не получалось… Я говорила только на своем, очень трудном языке… Я была уверена, что этот язык единственно возможный…

После того как он сказал: «С этого нельзя начинать…», причем сказал он это сдаваясь, сразу стало легче.

Мы не разговаривали, а просто шли, взявшись за руки. Мы еще не знали, как следует нам теперь разговаривать в нашем новом, взрослом качестве. Еще долго никто не видел перемен ни в нем, ни во мне. Но мы-то знали, что так, как было, быть не может больше. А что впереди — не знали. И говорить все-таки нужно… Правду.

— Как хорошо, что ты позвонила мне, — сказал он.

Я не стала отпираться — теперь это было ни к чему.

— Я б умерла, если б не позвонила…

Я, конечно, не умерла бы. И все же я сказала правду.

— Я боялся идти к тебе…

— Поэтому позвал ребят?

— Да.

— Эх ты, трусишка!..

— Не трусишка. Но если б ты меня прогнала, я. Не знаю, что бы и было. Я ночами не спал из-за того… случая.

— Ты мог подумать, что я тебя прогоню?

— Сейчас… когда ты молчала… я так и думал.

— Не надо про это.

— Я только сейчас тебя полюбил, вот. Потому что ты меня не любила. Не люби меня сильно и все время, а то… Я сам хочу тебя любить. Когда ты ругаешься, я больше тебя люблю…

…Мы очнулись (очнулись — верное слово) только под утро. И увидели, что садик, в котором мы сидим, заметен снегом.

Первый снег в Ленинграде в тот год выпал четвертого ноября — я помню точно.

Теперь в нашей с Юлькой жизни появилось новое качество: мы. Не отдельно он, Юлька, который сам по себе, не отдельно я, а мы вместе.

И нам было трудно.

Казалось бы, совсем непонятно, почему же так трудно, ведь в общем-то — похожи. Похожи лицами, похожи стремлением к непохожести…

Я не хотела, чтоб Юлька был просто мальчик, как у всех. Мне нравилось, что он поляк. Ведь это только после встречи со мной ему пришло в голову, что он — поляк. Я, блистая эрудицией, сообщила ему, что поляки — гасконцы Севера.

Юлькина мать и до и после войны жила в Гродно. Бабка Юльки по отцу всегда жила в Ленинграде, потому что в Польшу выехать не могла — была в свое время террористкой, в кого-то там стреляла и для тогдашней Польши не подходила. Отец Юльки родился в Ленинграде, здесь же выучился, а потом работал. Где уж они познакомились с матерью — не знаю. Почему поженились — тоже непонятно: уж очень разные они были. Я не помню случая, чтоб они вообще друг с другом разговаривали, хотя бывала у них довольно часто. Уж слишком молчаливый и замкнутый был у Юльки отец! Знаю, что у него была громадная библиотека, знаю, что он руководил лабораторией, знаю, что на Юльку он обращал внимание только тогда, когда тот попадался ему на глаза или мешал работать.

Мама у Юльки была милая, женственная, кокетливая. Но это — и все.

От кого было Юльке узнать, что он поляк?

Зато какое широкое поле действия для моей фантазии!

А Юлька сочинил, что у меня идеальная форма головы, что я до ужаса умная.

Мы поднимали друг друга на пьедесталы.

— У нас все будет не так, как у предков, правда, Маша?

— Да.

— Ну, твои еще куда ни шло…

— Да и твои ничего…

— Но у нас все равно будет не так.

Мы жили среди людей, нам негде было побыть вдвоем, и как часто нам мешали скучные люди! Иногда, придя в какую-нибудь компанию, я уже сразу чувствовала, что здесь нас могут поссорить.

Помню один такой вечер… У Наташки был день рождения, и она пригласила своих бывших одноклассников, потому что новых друзей у нее еще не было. Я уже знала, что эти ребята Юльку не любят, но знала и другое: они без него не могут.

В каждой компании должен существовать свой мальчик для битья. Хотя нет, мальчик для битья — не совсем точно. Он раздражал их тем, что все время перечил, плевал с высокомерным видом на их кумиров (высокомерию его не надо было учить), и больше всего, наверное, тем, что мог обходиться без них. У него было два друга — ребята с его двора, в дружбе же остальных он не нуждался. Но Наташка позвала его, как позвала и других, и он пришел…

Началось с того, что мальчики уставились на меня. Им же было интересно, какая будет девушка у него, если он ни во что не ставит их девушек.

Все желали танцевать со мной — и только со мной. Какой это был великолепный повод подразнить Юльку! И я даже клюнула на него поначалу, пока среди грохота музыки, смеха и суеты не взглянула на Юльку.