Михаил Колосов - Платонов тупик

— Нда…

— Ну что тебя огорчает? Надоест — бросишь, а пока надо за что-то зацепиться. Разве я не права?

— Права. Опять ты права! — свел он на шутку и обнял ее.

— Ну а остальные? — кивнула она на список.

— Остальные — все стопроцентной пробы!

— Может, кого пропустила?

— Нет, пожалуй… — Он подумал, сказал: — Может, Гаврюху Горластого пригласить? Он ко мне хорошо относится, помог… И, думаю, далеко пойдет.

— Не возражаю, — согласилась она легко. — Звони, приглашай. Как ты считаешь, если я вот так поеду на вечер? — Даная отступила от него, давая возможность обозреть ее всю целиком.

— Прекрасно! — одобрил он.

Вечер удался на славу: почти все приглашенные пришли. Было весело и непринужденно. Провозглашали тосты за молодоженов, потом за всех и каждого в отдельности со словами открытой лести и подхалимства, но никто этого не замечал, каждый принимал похвалы в свой адрес как должное. Тамадой на вечере сам собой оказался Гаврюха Горластый, и это тоже пошло на пользу: он всех знал и всех объединял, называя присутствующих фамильярно — только по имени. Он был к тому же еще и в немалой степени остроумным, умел шутить, обладал способностью копировать поэтов, артистов, и когда он это делал, все искренне смеялись.

Осмелев, Чижиков подходил со своей стопкой то к одному, то к другому, говорил приятное, чокался многозначительно, пригубливал и шел к следующему гостю.

А когда включили магнитофон и начались танцы, Даная была неутомимой — она перетанцевала со всеми мужчинами. Но больше всех, как проследил Чижиков, танцевала она с проректором — еще молодым, заносчивым литературоведом. Чижиков заметил и то, что он слишком плотно прижимался к ней, и что она улыбалась ему слишком кокетливо. «Не будет ли мне стоить это аспирантство бо-ольшущих рожек?» — думал он ревниво и, чтобы не видеть этой картины, решил спуститься в зал — потолкаться там, показаться широкой публике. Еще с лестницы он заметил за столиком в дальнем углу одинокую фигуру Воздвиженского.

«Не мерещится ли мне спьяну?» — усомнился он.

Нет, Чижикову не мерещилось — это был действительно Воздвиженский. Но почему он здесь и почему в одиночестве? Обычно его окружали и сопровождали поклонницы и поклонники, как популярную эстрадную звезду. Чижиков подошел к нему и, раскинув руки, обнял его, как родного брата, принялся по здешнему обычаю целовать. Воздвиженский не противился, хлопал его дружески по спине.

— А я смотрю: он или не он? — склонив набочок голову, заискивающе говорил Чижиков. — Тем более слух прошел, будто уехал, остался…

— Слухи о моей смерти были сильно преувеличены, — сказал Воздвиженский, оправляя свою шкиперскую бородку. — А ты?

— Женюсь! — кивнул вверх на балкон, откуда доносилась музыка и шум застолья.

— Слышал, слышал. Жена, дачка, дочка…

— Дочки нет.

— Будет.

— Пойдемте к нам! — вдруг вскинулся Чижиков. — Пойдемте, я вас познакомлю!.. Там все…

— Нет, нет, не могу, — категорически воспротивился Воздвиженский. — Я жду одного человека, у меня деловое свидание. Присядь, поговорим, если не торопишься.

Чижиков почему-то сник, сел, приготовился слушать.

— Ну а кроме женитьбы, что нового? Написал что? — спросил Воздвиженский.

— Да пока… — замялся Чижиков. — Пока нечем похвастаться. Застой какой-то, — признался он. — Может, вот пройдет это…

— Застой — это плохо, с ним надо бороться.

— Как?

Воздвиженский пожал плечами — сам не знаю. И вдруг вскочил:

— О, прости, пожалуйста, потом как-нибудь… Ко мне уже пришли. — И он протянул обе руки подошедшему к его столику толстенькому неопрятному бородачу.

Чижиков униженно поднялся и направился к своим. На душе было скверно, будто его прогнали от стола. И тут неожиданно он ощутил на своих плечах чью-то дружескую руку:

— Привет, тезка! Почему такой грустный? Говорят, женишься, а грустишь?

Юрка вскинул голову и, увидев перед собой Философа, удивился и обрадовался: сам Философ не обошел его своим вниманием!

— О, это вы?! Георгий Вик… Вук… Викулович! Пойдемте к нам!

— Нет, нет! Я уже свое взял, — сказал Философ. — Да и настроение у меня не свадебное. Тоску на людей нагонять.

Юрка догадался, почему у него настроение скверное: в одном журнале появилась статья о нем, и там было сказано несколько критических фраз в его адрес.

— Не стоит, — сказал Чижиков. — Все это зависть.

— Молодец: ты правильно все понимаешь. Молодец. Слушай, пойдем в фойе, поговорим. Ты мне еще тогда, на секретариате, понравился. Пойдем.

Они вышли в фойе, сели за колоннами.

— Так что у тебя? — участливо спросил Философ и пьяно опустил голову — приготовился слушать.

— Да так… Одиноко на душе как-то, апатия…

— Нда… — Философ причмокнул. — Плохо. Одному — плохо. Надо примыкать… Друзей надо иметь и биться с ними и за них.

— Да я готов, только их нет, настоящих, — Чижиков имел в виду прежде всего Воздвиженского, который только что пренебрег им.

— Надо самому быть активным.

— Как?

— Любым способом. Не творчеством, так другим способом надо уметь заявлять о себе. Тогда и друзья объявятся, зауважают.

— Но как — «любым способом»? — Чижиков наивно и преданно смотрел в глаза Философу.

— Именно — любым способом! Присутствовать и выступать на собраниях, на вечерах. Спорить, даже если не о чем, — информация все равно идет и твое имя там. А как же? И чем скандальнее выступление — тем лучше. Не брезгуй ничем, даже какую-нибудь сплетню сочини о себе и пусти. Любой повод будет хорош. Умер кто-то — добейся, чтобы под некрологом стояла и твоя фамилия. Иди к начальству и убеждай, что умерший был твой друг или учитель. Это очень важно! Как же так? Заявил о себе хорошо, надо не только держать себя на плаву, но и идти дальше.

— Я это и сам чувствую, — растопился Чижиков под таким отеческим напутствием. — Чувствую, но не могу сообразить, как это сделать.

— Одному, конечно, трудно. Будешь сидеть у бабиной юбки — не многого добьешься: там одно соображение. Вот тебе случай отличиться. — Философ склонился к Чижикову, сказал доверительно: — Скоро будет собрание писателей. Выступи там от имени молодых, но уже опытных, как от своего поколения, и скажи: до каких пор, мол, мы будем ходить в коротких штанишках? Нам нужно живое дело, большое живое дело, пока мы молоды и полны сил. Почему нам не доверяют ни издательства, ни журналы? А сидят там десятками лет старики и уходить не собираются, будто получили свои должности в пожизненное пользование. И в руководящие органы союза нас не избирают. Хватит разговоров о внимании к молодым, нужны конкретные дела проявления этого внимания и заботы. Вот в таком духе. Понял? Знаешь, какая это будет сенсация! И я уверен — после этого тебе обязательно предложат какой-нибудь пост. Ну как?