Раиса Белоглазова - Ритка

Когда Нина Павловна успела так измениться? А что она изменилась — несомненно! Ведь когда-то она и сама умела понять чужую беду. Она, может быть, и даже наверное и теперь проявила бы участие к его девочкам, если бы училище возглавил кто-нибудь другой. Не он, ее муж. В том-то и дело!

— Ты не проголодался еще? — в дверях столовой стояла жена.

Поднялся торопливо и… продолжал думать о разговоре с женой, сидя за ужином, и потом, в постели. Что же, выходит, у них с Ниной Павловной теперь всегда будет так — непонимание, отчужденность? Ведь вот понимают же его Майя, Маргарита и Серафима. А теперь еще и Дина. Каким праздником будет для девчонок ее приезд!

Ритка нарочно вошла в пошивочную почти за полчаса до начала занятий. Когда девчонки гурьбой ввалились в двери, по обыкновению, громко переговариваясь, уже сидела на своем месте за машиной, пытаясь выровнять два скроенных куска материала. Руки дрожали, и материал ложился косо.

Первой ее заметила Зойка, но не подала и вида, как призналась она потом, зато Лукашевич закричала на весь цех:

— Кого я вижу? Маргарита!..

Татьяна уселась рядом, подтащив чей-то стул, небрежно смахнула в сторону раскроенный материал.

— Значит, и тебя заставили ишачить?

На мгновение вокруг стихло. Все уставились на нее, Ритку. И тут Лена Сидорова, по прозвищу Буратино, высокая, узкая, больше похожая на мальчишку, — у нее и грудь была еще плоская, и волосы обрезаны коротко, — сказала с вызовом:

— А я с удовольствием шью. Сначала не нравилось, а теперь нравится! Шью и думаю, кому моя блузка достанется? Думаю: надо получше сделать, чтобы хорошо сидела.

Тут все загалдели враз. Лену поддержала Зойка, ей кто-то возразил язвительно, Лукашевич вздохнула:

— Нравится — не нравится, куда денешься? Главное, что ты уже не болеешь. Ну ладно, строчи, я тоже пошла.

Девочки с удовольствием погалдели бы еще, вошла Роза Арсалановна, и все само собой стихло.

— Не спеши, — сказала мастер, — это ведь только кажется, что просто: сложил и прострочил. Нужен навык. Лучше сделать немного, но хорошо.

Костюмы шили по деталям. Одни сшивали бока юбок и брюк, другие прострачивали только воротники и манжеты. Самые сложные операции выполняли те, кто уже имел разряд. Наверное, шить костюм целиком было бы интереснее. Можно было бы увидеть, что у тебя получается, а так будто просто куски материала прострачиваешь. И все же первый час пролетел незаметно. Подошла Роза Арсалановна.

— Рита, выйди, подыши. Зайдешь минут через тридцать.

Вставать и выходить под взглядами девчонок не хотелось, мастер напомнила:

— Так велела врач.

До конца занятий пришлось выйти еще раз, а как только занятия закончились, подскочила Зойка, повисла на руке:

— Пойдем вместе! Устала?.. Потом втянешься.

Зойка была радостно возбуждена появлением ее, Ритки, в мастерской. Невольно улыбнулась, глядя на ее сияющее личико.

Прошел еще один день работы в мастерской. Третий. Не признавалась даже Зойке, что каждый раз ждет конца занятий в пошивочной с нетерпением. Материал почему-то повиновался рукам плохо, наверное, поэтому разбаливалась голова. Стало не хватать времени. Все еще делали уколы. Во время большой перемены мчалась к медсестре. После школы до занятий в мастерской в лучшем случае прочитаешь одну-две страницы в учебнике. Остальные уроки теперь приходилось выполнять по вечерам.

О том, чтобы побродить под соснами, посидеть на пеньке, глядя на город, нечего было и думать. Выбралась на прогулку только в воскресенье. Захватила с собой учебники и книжку стихов под названием «Сто часов счастья». О любви.

Диспут о любви надумала было организовать Лаврентьевна. И провела бы, вероятно. Воспитательницы все время что-нибудь проводили — встречи с интересными людьми, вечера молодой хозяйки, рукодельницы. Ну, а Лаврентьевна решила этот диспут.

О любви в училище говорили и думали много. Такие разговоры шли в спальнях перед сном, в часы самоподготовки, в душевой. В восьмой группе в таких случаях отмалчивалась только Зойка. Всем было уже известно, что у Зойки «романов» не было, ее даже поддразнивали этим, она терялась или беззлобно отшучивалась, а Ритке призналась:

— Мне уже семнадцать скоро, а меня еще никто ни разу не поцеловал. Останусь в старых девах.

Разговорились у окна, за которым росла молодая лиственница. Чувствовалось, что ее тело под буровато-коричневой корой уже ожило, согрелось, и лиственница ждет не дождется часа, когда можно будет выбросить нежные кисточки хвои.

— Ритка взобралась на подоконник и потрогала лиственницу в форточку, отодрала кусочек отслоившейся коры, понюхала его. От него пахло лесом. Сказала Зойке: Дурочка ты! «В старых девах!..» Она сама должна прийти, любовь. Дорасти до нее надо.

— А девчонки вон…

— Девчонки!.. Это они друг перед другом. Думаешь, у них настоящее что было? Как бы не так! Выдумывают все.

Зойка вздохнула:

— Ох, Ритка! Все-то ты знаешь! Наверное, это правда, то, что ты говоришь!.. И все равно! Все равно, знаешь, я тоже мечтаю. Чтобы в меня кто-нибудь влюбился. Только, наверное, нет, не влюбится! Я же некрасивая.

— Некрасивых даже больше любят. По-настоящему. Навсегда.

Зойка притихла, как молодое деревце под теплым дождем, добавила задумчиво:

— Значит, все-таки бывает? Что-то настоящее?

Мечтала о любви и Лукашевич. Только, не в пример Зойке, была уверена, что в нее непременно влюбится умный, красивый и мужественный человек.

Напомнила ей:

— Но ведь и самой надо что-то значить.

— А что? — кукольная рожица Таньки выразила крайнюю степень презрения. — Думаешь, на нашем пэтэушном образовании и остановлюсь? Окончу институт, поступлю в аспирантуру.

В аспирантуру! Лукашевич побывала уже и стюардессой, и журналисткой. Подумала о ней с жалостью: неужели Татьяна не понимает? И ведь искренне все.

Любовь Лаврентьевна знала, что и другие девчонки недалеко ушли от Татьяны в своих мечтах. Ждут большой, красивой любви, а достойны ли они ее сами, такой любви, им и в голову не приходит.

Выбрав тему для диспута, воспитательница отправилась в библиотеку.

Директор и Королева сдержали-таки свое обещание. Комнату выбелили и достали шкафы-стеллажи, или стенки, как еще их называли теперь, легкие, удобные, сверкающие светлым лаком, расставить их помог физрук, потом Майя отпустила его, чтобы одним, без помех, заняться книгами.

— По правилам нужно все сделать. Потом займемся каталогом. Будет ведь и новая литература поступать. Серафима Витальевна обещала. Без каталога запутаемся.

Расставлять по полкам разобранные, протертые от пыли книги было одним удовольствием. Майя снова поручила ей поэзию, кажется, учительница опасалась, что Ритке будет не по силам поднимать увесистые тома собраний сочинений. Подбирая стихотворные сборники, спросила неожиданно для самой себя: