Раиса Белоглазова - Ритка

И опять он говорил, говорил, как тогда в поезде у окна. Он понял: в этом доме можно быть самим собой, и это никому не покажется ни смешным, ни старомодным. Более того, здесь можно сказать что думаешь, и никто не использует твои слова против тебя же. Ему только теперь стало ясно: оказывается, он все-таки многого не предусмотрел, когда вот так круто повернул свою судьбу. Ему казалось, он все обдумал, а в действительности… Ну, во-первых, сама работа в ПТУ. Специфика… Мнение окружающих. Он обнаружил вдруг, что многие из тех, кого он считал своими друзьями, перестали его понимать. Реакция домашних… Как ни отмахивайся, а никуда от этого не уйти. Он не жалеет, нет, но…

Дина слушала терпеливо, иногда кивала, соглашаясь, а глаза, он все приглядывался, были грустные. Прервал себя на полуслове:

— Я все о себе да о себе. А как тут вы?.. Далековато же вы забрались! Самая окраина, больше там уже нет улиц? Как же вы по ночам-то с работы?

Дина улыбнулась невесело.

— Это, пожалуй, действительно самое трудное. Чаще всего заказываю такси. Пешком страшновато. Разве когда с попутчиками.

— А они бывают, попутчики? — вопрос вырвался у него с такой поспешностью, что Дина рассмеялась.

— В том-то и дело, что нет… Ну, хорошо, значит, вам было все это время не до меня, так я вас поняла? А теперь? Что же произошло теперь?

И тут вошла старуха, ее тетка.

— Динушка, а про местком ты забыла?

Он курил на крыльце, пока она одевалась. Шуба у нее была черная, а шапочка белая, из норки. И сапоги белые, и шарфик, и перчатки. Она сбежала со ступенек и смахнула веником-голиком снег со скамейки под сосной у калитки.

— Посидим еще минуточку тут?

Прямо перед ними, за оградой из тесовых плах, застыли под тяжелым снежным убором сосны. Подумал, что давно не видел таких сосен, такие были в его детстве. Нежное, еще только слегка пригревающее солнце окрасило их теплым розовым светом.

— А мне и в голову бы не пришло, что вы можете заниматься еще и такими делами. В месткоме.

— Я, признаться, не люблю, да что поделаешь?! Надо. И, знаете, как ни странно, иногда и это помогает. Обыденное, житейское. Ищешь, ищешь порой, горы литературы перероешь — пустота и только! А человек слово уронит, и так оно в тебе отзовется!..

Дина не договорила, обдумывая что-то свое, и тут он признался:

— Я был… слушал вас. Во всех спектаклях.

— Она резко обернулась, в глазах появилось что-то страдальческое.

— Вы?.. Слушали? Почему вы не показались мне?

— А вам не приходило в голову, что цветы — это я?

Покачала головой, в глазах все еще была растерянность.

— Нет, не приходило. Видите, какая я самонадеянная? Я думала, это кто-нибудь из публики. Но почему же тогда, почему вы ни разу даже не позвонили? Всю зиму. Не подумали обо мне?

Ответил, что как раз и думал о ней. О том, как придет в театр, увидит и услышит ее. Ему было достаточно, во всяком случае тогда, знать, что она живет в одном городе с ним, думает, судя по ее работе, о том же, что волнует и его.

Дина завернула рукав шубы, бросила взгляд на часы и поднялась. Прошли в калитку, постояли еще возле нее. Здесь не было асфальта, каждый домохозяин разметал дорожку к своей усадьбе, и между проезжей частью улицы и тротуаром горбились слежавшиеся сугробы. И хотя было довольно свежо, пахло сырым снегом, мокрыми деревьями. Весной. Отметил это про себя машинально, а сердце вдруг зачастило, как в юности. Спросил себя: и чего он в последнее время все хнычет? Ведь жив-здоров, а жизнь — вон она, вся перед ним! Черпай полными ладонями, пей вволю. А что тяжело, так кому легко-то? Сам же не захотел этой легкости!

— Тихо как тут у вас… Сосны!

Кажется, Дина уловила его настроение, направилась по тропинке через сугроб, кивнула, соглашаясь:

— Тихо. По-моему, человеку так и надо: быть поближе к природе. А артисту так просто обязательно… Во всяком случае, я очень обязана этому дому, саду, соснам. Даже огород, — она оживилась, рассказывая:

— В картофельной ботве летом у нас там только одна тропинка. Стоило мне, бывало, в детстве лишь увидеть эту тропинку, во мне сразу же начинала звучать мелодия марша: тра-та-та!.. А когда я взбиралась на эту вот изгородь… Она представлялась мне тогда необычайно высокой… Я воображала себя, сидя на ней, близко-близко к небу, и это наполняло меня восторгом. Особенно, когда поднимался ветер. Облака несутся над тобой, как лодки под парусами, ветер теребит волосы, забивает рот, а ты поешь, поешь, и так полно в груди, такой восторг, такое острое ощущение счастья!.. Алексеи Иванович! — почувствовал на себе ее взгляд искоса. — А можно, я приеду к ним? К вашим девочкам. Спою им.

Признался:

— Я давно об этом думаю. Боялся сказать.

— Я позвоню, — звонко, радостно сказала Дина. — Сама позвоню, и мы договоримся. Провожать меня не надо. Вон как раз и автобус идет.

Посмотрел вслед автобусу. Можно было уже поехать и домой, рабочий день был на исходе. Домой не хотелось. Будто глотнул сказочной живой воды. А ведь у Дины, если разобраться, были все основания обидеться на него. Поняла.

Добрался на подвернувшемся такси до ПТУ и работал до поздней ночи. А утром отправился в пединститут.

— Кабинет ректора? — переспросила миловидная девушка в клетчатом пончо. — На втором этаже направо.

Торопливо, по-мальчишески, миновал лестницу. Только бы его не увидела здесь Светка! Скажет: чего пришел?

Ректор был занят. Группа ребят, парней и девушек, показывала ему какие-то диаграммы и таблицы. Переспросил:

— Вы ко мне? Вам ведь, вероятно, наедине со мной надо? Тогда подождите минуточку, пожалуйста.

Ректор, видимо, принял его за родителя кого-то из своих студентов. Не стал его разубеждать. Наедине, конечно, поговорить сподручнее.

Отпустив студентов, ректор улыбнулся им вслед:

— Ох, и любят покричать! Неужели я и сам был такой?

Он был еще моложав. На лацкане темного костюма университетский значок. Лицо свежее, розовое, густая темная шевелюра, цепкие, с прищуром, глаза.

— Нет, — сказал он, — повоевать не успел. Школу в первый послевоенный год окончил.

Узнав в чем дело, принялся расспрашивать, что да как. Потом задумался озадаченно.

— Весной, конечно, было бы виднее, да вам ждать… я понимаю. Со студентами надо поговорить. Может, и найдутся охотники. Наверное, найдутся. Вообще-то мы уже шефствуем. Над двенадцатой школой. Времени в обрез. У всех. Но раз надо… Ребята поймут. Только вам придется рассказать им… Минуточку, ваша фамилия, говорите, Копнин? У нас учится Светлана Копнина. Авторитетный человек, член комитета комсомола… Не похожа она на вас, — рассмеялся ректор. — Наверное, в мать. Рот Светлана и подскажет вам, как быть. Как договориться с ребятами. А потом обсудим все вместе, посоветуемся, утрясем окончательно. И вообще, заходите, у нас ведь будущие педагоги, для них это будет полезно.