Эльмар Грин - Рассказы

Он готов был треснуть пополам, надорваться к чорту, но не уступить. Лучше совсем не уходить из лесу, остаться в нем ночевать, сдохнуть в нем, похоронить себя под корнями дерева, чем видеть эту противную красную морду задирающей кверху нос и кричащей на весь поселок о том, что он победил и что нижние пороги остались за ним.

Леппялехти даже не обедал в последний день соревнования. С утра он, правда, взял с собой кусок хлеба с маслом, но хлеб с маслом был засунут в карман тужурки, а тужурка еще с утра была брошена на пень и там пролежала до самого вечера вместе с хлебом. Леппялехти даже не курил в этот день до самого вечера. Трубка лежала в кармане пиджака, а пиджак тоже был брошен с самого утра на кучу бревен и пролежал там до конца дня. Леппялехти работал в одной рубашке и без шапки.

Солнце уже пекло так сильно, что не только обсушило деревья снаружи, но и вызвало к жизни дремавшие внутри них соки.

Топор становился мокрым, когда вонзался в березу, и распиленные на части березовые стволы источали слезы до тех пор, пока раны их не покрывались желтой пеной. А на свежих надрезах у сосны и ели каждый раз медленно проступали бесчисленные золотистые капли смолы. В вершинах деревьев уже гнездились прилетевшие откуда-то птицы. Они встревоженно кричали о чем-то, летая над редевшим лесом и дымом костров. Но Леппялехти было не до них. Нехватало еще, чтобы он стал заботиться о птицах. Он бегал с одной полосы своего участка на другую, и проталины чавкали под его сапогами.

Подсобники, зная его намерения, тоже прилагали все силы к тому, чтобы одержать верх.

Когда Леппялехти сваливал десятка два деревьев на одной полосе, подсобники сразу же принимались обрубать с них сучья и распиливать их на бревна разных сортов и на дрова. А Леппялехти бежал на другую полосу через нетронутый участок леса, оставленный для защиты от несчастных случаев.

Леппялехти проклинал этот предохранительный участок, из-за которого ему приходилось пробегать каждый раз лишних двадцать пять метров.

Конечно, он сам одобрял лесные правила, запрещающие разрабатывать рядом одновременно два участка, но на этот раз он хотел, чтобы оба его участка были рядом. Он бы не повалил дерева на соседний участок и не придавил бы там своих подсобников. Об этом можно было не беспокоиться. У него деревья всегда падали вдоль участка, слегка перехлестываясь вершинами, и никакой наклон не мог помешать ему повалить дерево туда, куда он хотел.

Повалив десятка два деревьев на втором участке, он сам принимался обрубать с них сучья, размечать их на сортименты и распиливать, пока не прибегали его подсобники. Тогда он снова бежал на первый участок и проделывал там то же самое.

Обеденный колокол не остановил его ни на минуту. В обеденный перерыв по делянкам провезли два термоса с борщом и жареной картошкой, и подсобники Леппялехти пообедали у пня. Они даже выпили по кружке кофе и выкурили по папироске. Но и они снова бросились в работу, не дожидаясь второго колокола.

А Юхо, как нарочно, сходил пообедать в лесную столовую и обратно прошел не спеша через участок Леппялехти.

Он даже остановился, против Леппялехти и, насмешливо раскланиваясь перед ним, сказал:

— Ну, как дела, герой северных лесов? Я слыхал, что ты сегодня опять выходишь на первое место? Разрешите поздравить? Жирок-то свой еще не весь потерял?

— Ладно. Проходи, — тяжело дыша, ответил ему Леппялехти. Он был мокрый и грязный от пота. И он был зол, как собака, оттого что его застали работающим в обеденный перерыв.

— Проходи, проходи, — повторил он еще раз, вытирая руками залитое потом лицо, и, видя что Юхо медлит, шагнул к нему с угрожающим видом.

А Юхо еще раз насмешливо поклонился ему, взмахнув шапкой, потом разинул рот, чтобы ляпнуть наверное еще что-нибудь насмешливое, но ничего не ляпнул, только оглядел еще раз Леппялехти с головы до ног и лишь тогда, как бы задумавшись, пошел прочь.

И опять Леппялехти подметил в его глазах что-то вроде жалости и участия к себе. Чорт его знает, что с ним такое стряслось за последнее время! Новая дурь пришла на смену старой к рыжему дьяволу.

И все, что он сказал насчет первого места, было вранье. Леппялехти ясно видел по своей работе, что ему опять не выйти на первое место.

За три дня до этого он еще надеялся не только вырубить эти участки, но и перейти на новые, которые мастер уже давно разбил на ленты и распределил между лучкистами. Но теперь он видел ясно, что о новых участках нечего и думать, и на первое место ему никак не выйти, разве что Юхо сбавит свою выработку. Но если он сделает это нарочно, из жалости к Леппялехти, то пусть лучше заранее прощается с белым светом. Так и знай, Леппялехти не позволит над собой издеваться.

До конца рабочего дня Леппялехти носился по обеим лентам своего участка, как сумасшедший, и подсобники носились вместе с ним. Деревья с треском валились крест-накрест одно за другим, гремели пилы и топоры, и густой дым костров застилал ясное небо, отпугивая птиц.

Когда зазвонил вечерний колокол, Леппялехти не обратил на него внимания и хотел продолжать работу. Но по лесу поползли слухи о том, что он будто бы вышел на первое место. И тогда он, хотя и недоверчиво, но все же пошел прочь из лесу.

Но лучше бы он совсем не уходил из лесу, а остался в нем навсегда.

Вечером, когда лесная столовая была битком набита людьми, между столиками появился мастер Егоров и, подняв руку с блокнотом, сказал:

— Товарищи, минуточку внимания.

И когда все притихли, он спросил:

— Лучкисты все здесь?

— Все, все, — ответили ему голоса из-за разных столов. — Говори.

— Вы знаете, — продолжал мастер, — что о результатах стахановского движения в нашем лесу мы будем говорить потом, на общем собрании, но я полагаю, что всем было бы интересно узнать пару цифр на сегодняшний день.

— Да, да. Правильно. Просим, — загалдели кругом лесорубы.

— Так вот, — сказал мастер, — вы знаете всю историю соревнования, знаете цель соревнования и знаете, как Юхо Ахо выдвинулся на первое место. Должен вам заметить, что цифры, показанные в этом году, являются неслыханными в истории нашего лесного дела. Слабых звеньев у нас больше нет. Разве можно назвать слабым звено, если оно дало за вчерашний день двадцать три кубометра.

По столовой пробежал одобрительный гул.

— Никак нельзя такое звено назвать слабым, — продолжал мастер. — Раньше даже для самых лучших звеньев это была почетная цифра. Но все это пустяки по сравнению с тем, что дали Леппялехти и Юхо Ахо.

— А сколько они дали? — спросил кто-то из самых нетерпеливых.

— За вчерашний день, — медленно, с расстановкой произнес мастер, — за вчерашний день звено Леппялехти заготовило сорок четыре кубометра, а звено Юхо — пятьдесят два.