Эльмар Грин - Рассказы

Сын стоял перед ним в одних черных трусиках и сандалиях. Он был ниже отца и худощавее. И мышцы упруго шевелились под его кожей.

Эйно помолчал немного, глядя через изгородь в далекое поле, потом спросил:

— А колхозы есть у вас поблизости?

— Есть, как же! Русские: Зиминский колхоз, Демидовский... В Демидове недавно клуб новый построили. Наши туда ходят. Ты мимо проходил, видал?

— Видал, — сказал Эйно и улыбнулся. Он вспомнил тяжелый топот за своей спиной и три упрямых лица, стремительно плывущие к нему среди облаков пыли.

— Да и наши тоже затевают колхоз, — продолжал Отти. — Они хотят к русским примкнуть, Эльмар Уйт подбивает.

— Эльмар Уйт? Вот как! Хм... Ну, а как он сейчас выглядит?

— Ты его отца ведь хорошо помнишь?

— Еще бы! Я помню, как он свою старую баню ломал: взял в руки бревно, ударил два раза — и баня рассыпалась.

— Ну вот и Эльмар теперь такой же. Не только баню, а целый дом своротит. Он сейчас скандалит с отцом: тот не хочет в колхоз.

— Так-так, — сказал Эйно и еще раз улыбнулся своей короткой, неуловимой улыбкой.

На другой день погода внезапно испортилась. Подул прохладный ветер, и пошел дождь. Сенокос был прерван. Около леса в длинных прокосах осталась лежать скошенная накануне трава... Ей не суждено было попасть в сарай в зеленом виде. Она желтела в длинных бороздах. Дождь равнодушно смывал с нее душистый запах и придавливал к мокрой земле. За прудом, около болота, осталось в копнах просушенное сено. Его не успели вывезти. Ветер сбил с некоторых копен верхушки и предоставил их во власть дождя. Только сено, сохнувшее у сарая, удалось кое-как убрать. На это сено бросились все и, быстро набирая граблями большие охапки, носили его в сарай, подгоняемые первыми крупными каплями дождя. Но даже и это сено не убрали полностью: часть осталась мокнуть в разбросанном виде под дождем в ожидании хорошей погоды.

Обильный дождь с небольшими перерывами лил почти целую неделю, насыщая низкие, сырые луга ненужной влагой. Там надо было еще косить, и старый Отти хмурился, глядя на обложенное серыми тучами небо.

Он рассчитал, поденщиков и ходил пасмурный. Эйно мало с ним разговаривал. А если и разговаривал, то больше ругался. Он был недоволен тем, что отец заставлял Митьку работать в дождливое время. Он говорил, что человеку трудно и неприятно в дождь работать. Человек имеет право отдохнуть в дождливое время или, по крайней мере, работать под крышей. Отти молчал в ответ, но он никак не мог понять сына. Как это так: отдохнуть в дождливое время! Ведь он же работник! Он получает пятнадцать рублей в месяц! Его для того и держат, чтобы он работал. И потом, какая же работа может быть сейчас под крышей! Пусть пока чистит мочило для льна. Там все равно нужно стоять в воде. Заодно уж мокнуть... и во время дождя не так пахнет гнилью. А вот когда вычистит все мочила, тогда, может быть, найдется работа и под крышей.

Но когда Митька вычистил все пруды, ему все-таки не нашлось работы под крышей.

Работа под крышей нашлась только самому Отти. Он гонял трех лошадей на новом, недавно выстроенном гумне. Там нужно было сделать твердый глиняный ток. Митька, весь мокрый от дождя, возил желтую глину и сваливал ее на гумне. Работница носила из колодца воду и поливала эту глину. А Отти гонял по этой глине лошадей, привязанных гуськом. Лошади бегали одна за другой вокруг него по чавкающей глине и месили ее.

Потом Митька утрамбовал эту глину, а старый Отти загладил ее сверху и оставил на просушку.

Дождь лил все так же обильно. Отти послал Митьку в лес рубить жерди для колосников на риге, а работницу послал на черный пар убирать камни.

Работница ходила по черной земле, подставляя согнутую спину дождю, и очищала пашни от булыжника. Она собирала булыжник в передник и, тяжело переставляя босые ноги по липкой земле, таскала этот булыжник до края пашни и высыпала на межу. Она была очень трудолюбивая и смирная, эта работница. Старый Отти потому и держал ее так долго, что она была смирная. Смирная работница всегда больше сработает. А в хорошем хозяйстве всегда найдется работа: и в дождь, и в холод, и в жару.

— Но все-таки ты Митьку не особенно гоняй, — говорил Эйно, — ведь устает человек. Ведь это... Ну, как сказать... бесчеловечно, наконец. И к тому же он мне бывает нужен... иногда поговорить надо... а ты его гоняешь в дождливую погоду в лес. Не пойду же я за ним туда!

— Да, я понимаю, — отвечал отец унылым голосом, — я понимаю...

И он тяжело вздыхал. Он ясно видел, что теряет сына. Ничем нельзя было его смягчить. Никакими ухищрениями нельзя было внушить ему любовь к своему родному дому и хозяйству.

Старый Отти подговорил свою жену, рыжую Эллу, осторожно узнать, что больше всего из пищи нравится Эйно. Старуха узнала, что больше всего он любит яичницу со свежей свининой и свежие сливки: сливки он любил пить просто так, без всего, как воду.

Тогда Отти заколол борова, которому надлежало еще жить до осени, и велел старухе жарить яичницу как можно чаще и ставить перед Эйно сливки целыми кружками.

А сам лукавый Отти во время обеда или завтрака как бы невзначай намекал на то, что не в каждом хозяйстве можно ежедневно питаться яичницей со свининой и иметь вдоволь сливок. Только в хорошем хозяйстве, где много рабочих рук, может быть хорошая пища. Те, кто отказались от работников, давно живут в бедности. Вот почтенный братец Яков Карьямаа разогнал всех, остался с одним больным сыном и теперь, наверно, скоро по миру пойдет.

Но сын молчал и как бы не слышал слов отца. Он выпивал свои сливки, вытирал губы и сидел спокойно. Только иногда мимолетная улыбка скользила по его лицу, хотя глаза при этом смотрели холодно, как расколотый лед.

Отец понял, что сына ему ничем не купить. Коммунист Эйно был неумолим. Он шел своим путем. Недаром он завел дружбу с работником и даже с работницей. Ну, с работницей — дело понятное, потому что и дружил он с ней больше по ночам. Но вот с работником зачем? Этого старый Отти никак не мог понять. Неужели работник для него ближе отца? Зачем они уединяются то в сарае, то в лесу? Какие у них могут быть разговоры? Ясно, что он и работнику проповедует свой коммунизм. Испортит парня, и тот будет требовать, кроме выходного дня, еще восьмичасовой рабочий день или запросит плату за все прошлые годы.

Старый Отти хмурился, когда видел их вместе, и спешил дать Митьке какую-нибудь работу.

Митька был родом из большого города, где провел все детство в приютах и интернатах. Ему надоело вечное недоедание, и он убежал в деревню искать сытой жизни. Прежде чем попасть к старому Отти, он много скитался по разным деревням.

Отти сначала боялся его взять, — мало ли воришек шляется? Он только рискнул пустить его ночевать и посадил ужинать, а сам все присматривался к нему. Он знал, что из такого голодного мальчика можно сделать иногда старательного, смирного работника, если он еще не побывал в руках настоящего хозяина, а все-таки боялся. Но когда худенький мальчик поел и сказал, несмело улыбнувшись, что первый раз в жизни наелся досыта, старый Отти перестал колебаться. Он пощупал у него руки и грудь и сказал по-русски: