Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

— Инсценировка самоубийства, — добавил Жудра, — для простачков. А мы имеем данные, что вино в буфете покупал другой человек. Не женщина. На бутылке и пузырьке с аптечной наклейкой остались отпечатки пальцев. Он же унес и ключ от каюты, бросил на берегу. Найдем! Это, Коля, девятнадцатый год отрыгается. Знаем кому.

— Вот что, товарищ Прохоров, — продолжал Жудра далее, — провизора Бржезовского пока не арестовывайте. То, что он собирается раскопать где-то клад, пусть себе тешится. Не мешайте. Но и не давайте ему возможности ускользнуть из Бельска, как уже было в прошлом году.

— А счетовод из «Колоса»? — спросил Прохоров. — Он ведь тоже с некоторых пор усиленно изучает немецкий язык.

— Надо свести их друг с другом. Но только после того, как узнаем, кому провизор Бржезовский продал наркотик. Вот так. Говорю это при тебе, Николай, — Жудра повернулся к учителю, — чтобы и ты нам помог по возможности. Оттуда, из ваших лесов, клубочек начал разматываться. Ну, а теперь рассказывай, чем ты хотел поделиться. Не зря ведь приехал. Извини, брат, что с таким известием встретили. Лучше уж сразу… Ты ведь прямо с пристани, не обедал, конечно?

Николай Иванович махнул рукой. Потом стал перечитывать протокольные строки акта.

— Дайте собраться с мыслями, — попросил он, не поднимая головы. — Слишком всё это неожиданно и страшно. Ты прав, Григорий, кто-то и здесь пытается замести следы девятнадцатого года. Ведь могла и Юлия встретить в Бельске того же колчаковца, которого видела моя дочь на Большой Горе. И вот теперь убрали ее. Прав ты и в том, что клубок начинает разматываться. Но он размотался бы раньше, намного раньше, если бы я — я тебе честно признаюсь, Григорий, — не оттолкнул Юлию. Сошлись бы мы или нет — неизвестно, но если бы я поговорил с нею по-человечески, уверяю тебя, что не читали бы мы сейчас вот этого документа.

Говоря это, Крутиков двойным узлом затянул тесемки картонной папки, положил ее на середину стола, затем поднял голову и посмотрел прямо в глаза Жудре.

— Возможно, вполне возможно, — согласился тот.

— Гордость мужская запротестовала. Ревность, — продолжал Николай Иванович. — Значит, и я виноват. Не защитил — пусть не жену, но мать своей дочери и своего сына. Вот ведь, Григорий, как складываются обстоятельства.

Жудра и Прохоров молчали.

— Не наговаривай на себя лишнего, — после продолжительной паузы начал Жудра, — и, самое главное, не опускай рук. Еще раз говорю тебе, Николай: ты — солдат. И мы вот с товарищем Прохоровым — тоже солдаты. Мы выполняем общую задачу. Идем к своей цели не парадным шагом, а по минному полю, под огнем и в огне. Сколько у тебя в деревне членов партии? Трое с тобой? Вот и получается, что ты — командир отделения, идущего головным дозором, а за тобой — развернутым строем — рота. Я тоже поблизости, но я — командир саперного взвода, если уж мыслить теми же категориями, и мои солдаты обязаны найти и обезвредить на месте заложенные на вашем пути фугасы, проделать проходы в заграждениях из колючей проволоки. Ты думаешь, мне не горько видеть, когда подрываются твои люди?

— И запомни еще одно, — закуривая, развивал свои доводы Жудра, — чем мельче и злобнее враг, тем труднее его обнаружить и распознать. Нужно быть очень внимательным ко всем, кто тебя окружает. Я знаю, ты смелый и честный человек. Ты сильный — поэтому излишне доверчив. Но осторожность никогда не ставилась в один ряд с подозрительностью. Надеюсь, ты понял меня?

— Я всё понимаю, — отвечал Николай Иванович. — Вот ехал сюда и всё успокаивал свою совесть. Думал, что опаздываю на год. А вот прочитал эту бумагу и понял, что со своими «прозорливыми» открытиями, кстати сказать подсказанными мне моими же учениками, я опоздал не на год и не на два. Вот что меня мучает.

— Будем считать, что мы, как и раньше, понимаем друг друга. Что с сыном? Я слышал, что он в больнице. Если располагаешь временем, я помогу тебе встретиться со специалистами нашей клиники. Мог бы я это сделать и завтра, но завтра у нас пленарное заседание обкома. Весь день буду занят.

Жудра встал, здоровой рукой одернул защитную гимнастерку, расправил складки под поясом:

— Вечером потолкуем еще. А теперь — обедать. Ко мне. Жена у меня великий мастер варить борщи.

Артюха положил на стол председателя отчет за первое полугодие. Глянул Роман на итоговые цифры, засосало у него под ложечкой… Задолженность по ссудам выросла, а тут из МТС бумага: за горючее не уплачено, трактористы натурой не рассчитаны.

— Знаю; чего в третий раз подсовываешь? — сказал счетоводу. — Подождут до уборки.

— Опасенье имею, Роман Васильевич, не закрыли бы в банке счет. Потому — неплатежеспособный клиент. Им это запросто. Самому управляющему лично докладывал. И он ничего поделать не может, — закон!

— Как же быть?

— Да ведь маленький я человек, товарищ председатель, чтобы вам советы давать, а раз уж под яблочко захлестнуло…

— Захлестнуло. Что верно, то верно.

— Вот и я так полагаю. Сердце кровью обливается, а не иначе — труба. Подсудное дело…

— Не тяни душу. Говори.

Артюха передвинулся вместе со стулом, заговорил вполголоса:

— А что, если продать бы нам малость из живности, Роман Васильевич, а? Нетелей, скажем, голов десять на мясо пустить. На базаре сейчас — шаром покати, вот и рассчитались бы с долгами.

— Не дело ты говоришь, Ортемий Иваныч. Нетелей — под нож, что нам за это колхозники скажут?

— На всех-то не угодишь. Думаете, мне легко слова такие высказывать! А ну трактористы к уборке заартачатся? Народец-то пошел шибко грамотный. Знают, мошенники, когда требование свое предъявить. Этих посулами не умаслишь. А если со жнивьем затянем? За это, брат, втридорога заплатишь! Смотри, конечно, спрос-то с тебя…

— Да ведь было же у нас для расчета с трактористами полсотни пудов.

— Было, конечно, так ведь сами же вы, Роман Васильевич, и роздали это в третью бригаду, как по весне с хлебом поджало.

Сидел председатель, думал. Не дело говорит счетовод, а другого выхода нет. И Артюха молчит, посматривает из-под очков, на дряблой щеке его налились красноватые жилки.

— Пусть закрывают счета, пускай судят, а чтобы племенных нетелей… Нет, Ортемий Иваныч, не могу!

— Думай, на то ты и хозяин. Соображай. Мое дело — десятое. Или вот что еще…

Артюха покосился на дверь — прикрыта ли, — и задышал торопливым шепотом в самое ухо председателя:

— Подсвиночка пудика на два… Сам отвезу. Не управляющему, нет, этот из заводских. Бухгалтеру-контролеру. Неприметный такой старикашка, а человек — золото, большими тысячами ворочает. Через него и ссуду выпишем. На плотину, скажем, на мост, на жернова новые. Мельница-то на всю округу одна! Лесу у константиновских выпросим, запруду починим, а там кто нас проверит, нанимали мы плотников или нет, новые жернова поставили или старым насечку сменили. До черта их по двору валяется, которые еще и пустить можно. А с мельником договорюсь. Деньги на счет МТС перечислим, дело в шляпе!