Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

— Ежели в принципе — за! Инициативу, ее, Роман Василич, я завсегда поддерживаю, — с готовностью подхватил счетовод. — Раз комсомол берется — пускай! С председателями соседними — правильно они предлагают — вам самолично переговорить следует. Прикинем тут по мелочи, приплатим мостовикам. А чтобы задору добавить, знаете, что я думаю? Там же, на мельнице, — артельный обед! Чего тут робеть-то?

Ободрённые поддержкой председателя, комсомольцы гурьбой высыпали на крылечко. Одно не совсем было понятным: чего это вдруг Артюха ужом извернулся? То «голым лозунгом не прошибешь», то «прикинем», «приплатим по мелочи». Всегда он такой — и нашим, и вашим, на этом и держится. Пока шли до площади, еще раз силы свои пересчитали: плотина — дело серьезное, а коли взялся за гуж…

— Ладно, пусть так пока, без ряжей, — говорил Владимир, имея в виду мост, — а на будущий год сразу же после разлива по-новому всё переделаем. И еще один желоб на водосливе — третий. Понимаешь, Федька, а от этого третьего колеса через шкив ременную передачу — на динамо-машину, как в Швейцарии… Чуешь? Нам бы на первое время школу да клуб осветить.

— И в коровник хоть одну лампочку, — вздохнула Нюшка.

— Обождешь, — возразил Владимир с таким видом, точно динамо-машина была уже установлена и его беспокоило только одно — как бы не перегрузить линию.

Нюшка обиделась, отошла в сторону: всегда вот так, что бы она ни сказала. И всегда при народе норовит ее срезать, а один на один молчит, до ворот не провел ни разу.

— Вычитал я в больнице в одном журнале, — донеслось между тем до слуха обиженной девушки, когда Володька дальше рассказывал про неведомую ей Швейцарию, — в этой самой державе на каждом, самом маленьком, хуторе — своя электростанция. В школах под партами обогреватели в полу вделаны: поставил на него ноги, вот они и оттаяли.

— У нас так не получится, — усомнился брат Нюшки, — по себе знаю: спать буду.

Рассмеялись все дружно, улыбнулась и Нюшка, а рассказчик не нашелся, что ответить.

«Подумаешь, вычитал он! — про себя высказалась Нюшка. — Да у нас лет через десять, может, и не то еще будет, сказывал Николай Иванович. А про эту самую Швейцарию и словом не обмолвился!»

— Ты чего это там шепчешь? — спросил ее вдруг Володька. — Думаешь, неправду Сказал? Напишу вот доктору, мне этот журнал и пришлют.

Как-то уж так получилось, — глянула Нюшка на парня из-под черных, стрельчатых бровей, вскинула гнутые, как пчелиные лапки, мохнатые ресницы, и показалось Володьке, что говорит он совсем не то.

— Не веришь? — задал всё же вопрос, чтобы скрыть непонятное замешательство.

— Чему верить-то? — вопросом ответила Нюшка. — Ты мне и не сказал еще ничего. Про Швейцарию я и сама прочитаю.

Федька толкнул локтем Екимку, моргнул незаметно Никишке, прибавили парни шаг. Вот он и переулок, свернуть бы в него, постоять за тыном у старой ветлы.

Только подумала Нюшка об этом, а из проулка Андрон: за передник тащит Улиту, а у той на плече мешок, туго набитый чем-то, а в другой руке — ножницы, какими овец стригут. Мешок, по всему видать, не слишком тяжел, местами соломинки из него пролезли.

— Куда это вы ее, дядя Андрон? — удивился Владимир.

Бородач сверкнул сердитым взглядом, не останавливаясь подтолкнул Улиту, изругался матерно.

— В правленье, куда ее больше. На месте словил!

Осталась Нюшка одна в переулке.

Не ждал Артюха беды, а она за углом притаилась, — насилу уговорил председателя не передавать дело Улиты судебным властям. Добро еще, Андрон не догадался прямо с поля заглянуть к ней в избенку: опять гнала самогон, потому и колосья стригла, что наказ счетовода к Ильину дню выполнить старалась.

Пока Андрон рассказывал председателю, как ему удалось на месте преступления захватить воровку, Артюха, улучив минутку, болезненно скрючился и, снимая очки, из-под руки успел моргнуть Улите: не сдавайся, мол, говори, как я научил. Потом, прижимая живот, потихонечку вышел и через Старостин запустелый сад, озираючись, пустился к огороду вдовы, гвоздем колупнул замчишко, кочергой из-под печки достал змеевик, квашню трехведерную, в которой барда последние часы доходила, у плетня в крапиву запрятал и тем же путем вернулся к своим бумажкам.

Улита сидела бледная, настороженная к каждому слову, и по тому, как сверкали временами ее глаза, как судорожно передергивались плотно поджатые губы, понял Артюха, что истинное назначение набитого колосьями мешка пока еще не открыто.

— Не пришлось бы в больницу слечь, — вслух пожаловался счетовод, усаживаясь на место и поочередно оглядывая собравшихся. — И кто бы подумать мог, что огурцы малосольные такую напасть причинить могут! Не дошли, верно, а потом, сдуру-то, молока парного стакана два выпил…

— Стало быть, опасаешься, что на трудодень ничего не будет? — спрашивал Роман у вдовы.

— Стало быть, так, — отвечала Улита, — потому — при теперешних ваших порядках половина деревни с котомками разбредется по осени.

— Неплохо придумано.

— Верьте вы ей! — выкрикнул с места Володька. — Кулацкая пропаганда! За это пять лет полагается! А может, снова аппаратом обзавелась?

— Именно! — подхватил Артюха, точно ждал этого слова. — Справедливые подозрения высказывает товарищ! Понятых и бригадира с ними — сейчас же форменный обыск. И тогда уж вы, гражданочка Селивестрова, не пятерочку, а полный «червонец» схлопочете!

На щеках Улиты, до того бескровных, пятна багровые выступили.

— Идите, — выдавила она через силу, — пойдемте все вместе. И ты, Ортемий Иваныч, иди. Протокол вместе подпишем, рядышком и на суде посидим. По тебе-то давно уж скамеечка эта тоскует.

От Улитиных ядовитых слов, от тяжелого взгляда Андрона у Артюхи мурашки по спине пробежали, ноги ватными сделались… Обнесло, однако: ничего не нашли при обыске, а Улита как в рот воды набрала; уставилась диким взглядом на пустое место, где квашня стояла, — единого слова от нее не добились.

— Завтра придешь на заседанье правленья, — уходя, обронил Роман. И тут неожиданным защитником Улиты оказался кузнец: высказал предложение, чтобы обсудить ее на общем собрании и чтобы работой себя оправдала.

Одна беда кличет другую: не успел отдышаться Артюха после этого дела, дернули черти приехать в колхоз Евстафия Гордеевича. Не раз говорил ему Артюха, когда бывал в городе: в Каменный Брод не показывайся, опознать могут!

Явился. Да и опять — как не поедешь, когда из обкома строжайшее предписание: проверить с научной точки зрения и доказать, что в Каменном Броде сознательно попирают агротехнику, живут по старинке, а виной всему этому учитель Крутиков. Сам он морально разложился, попал под влияние немарксистски настроенных элементов, сожительствовал с библиотекаршей, козыряет тем, что в него будто бы стреляли, выставляет свое личное «я» и на этой почве организует сопротивление новшествам науки.