Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

«Что с ним случилось? — недоумевал Николай Иванович. — Не поздоровался даже издали. Что это — равнодушие? В такой-то момент?!» А тот погасил недокуренную папиросу, расплющив ее о поддон цветочного горшка, и, подойдя к перилам площадки, заглянул вниз. Там стояли два милиционера. Человек в черной поношенной кожанке разговаривал с ними вполголоса, — видимо, отдавал распоряжения. Это был Прохоров. Поодаль от них, у колонны, волнуясь, ожидала кого-то невысокая девушка в светлом плаще.

«Маргарита! Зачем она здесь?!» — задал себе вопрос Николай Иванович, и ему нестерпимо захотелось увидеть сейчас Андрона, Карпа, пусть даже Улиту, для того только, чтобы издали показать им Полтузина. А вдруг это и есть тот самый?

Из приемной раздался звонок, все направились к двери. Прохоров подошел к Жудре, молча подал ему что-то похожее на небольшую книгу, завернутую в газету.

— Товарищи, кто мне укажет Крутикова?

Это спрашивал милиционер, поднимаясь по лестнице. Николай Иванович остановился:

— Я Крутиков.

Милиционер протянул ему сложенную квадратиком записку.

«Я всё знаю, — прочел Николай Иванович. — Надеюсь на Ваше мужество. Буду здесь ждать до конца.

Рита».

— Продолжим нашу работу, — начал Иващенко и постучал по графину. — Во время перерыва поступило предложение: дать первое слово самому товарищу Крутикову.

— Не вижу в этом необходимости, — остановил председательствующего Жудра. Теперь он сидел в президиуме. — Вы уже объявили фамилию выступающего, пусть он и докладывает. К чему эти передергивания? — И принялся развертывать на столе переданный ему пакет.

Долго и путано Иващенко пытался объяснить, чем вызвана эта перестановка. Оказывается, во время перерыва к нему обратилось несколько членов бюро, возмущенных поведением Крутикова и его попыткой огульно обвинить руководство в предвзятом к нему отношении. Что командировка в колхоз заведующего земельным отделом не имела целью сбор каких-то порочащих коммуниста Крутикова данных, а была предпринята исключительно для того, чтобы помочь Жудре выяснить сложившуюся в колхозе обстановку, и потому еще, что сам же товарищ Жудра, прежде чем выехать в Каменный Брод, просил направить с ним вместе именно начальника земельного отдела — человека компетентного, хорошо разбирающегося в сельском хозяйстве; что товарищ Полтузин — экономист и агроном по специальности и лучше, чем кто-либо другой из работников районного центра, знает естественные условия, в которых находится колхоз, знает жителей деревни, и его многие колхозники знают.

— Положим, не так уж и многие. — Жудра взглянул на Иващенко, усмехнулся. Теперь у него под руками лежала толстая ученическая тетрадь в коричневой обложке. — Если хотите знать — за всё время нашего пребывания в деревне одна только старушка пыталась было признать в нем знакомого. Но мне тогда показалось, что неожиданная встреча эта не доставила вашему «специалисту» особого удовольствия. Не так ли, Евстафий Гордеевич?

Полтузин издал свистящий сдавленный звук, схватился за горло, как будто ему не хватало воздуха. И диким взглядом уставился на шелестевшие в пальцах Жудры страницы.

— Так на чем вы остановились? Простите, что перебил, — тем же тоном продолжал Жудра, обращаясь снова к Иващенко. — Откровенно говоря, я прослушал. Чем вы мотивируете свои соображения?

— Так это же общепринятое правило, — попытался увильнуть Иващенко, — коль скоро мы разбираем персональное дело. Пусть товарищ Крутиков расскажет подробно о том, как он… что побудило его…

— Написать письмо в Цека? — перебил его представитель обкома.

— Ну да… и про письмо тоже. А потом мы прижмем его фактами.

— Ах вон даже как! Чтобы впредь кому-либо другому из рядовых членов партии неповадно было бы обращаться в Цека?

Иващенко окончательно растерялся, а Николай Иванович теперь только заметил, что за столиком левее трибуны сидит стенографистка. (При обсуждении первого вопроса ее не было.) Девушка прилежно записывала каждое слово, и это еще больше нервировало Иващенко. В зале послышались покашливания.

— Хорошо, представителям вышестоящего органа мы обязаны подчиниться, — сдался наконец Иващенко. — Если вы так настаиваете и если это не будет расцениваться как нарушение внутрипартийной демократии… как давление сверху…

— Вот именно, об этом как раз и говорили некоторые коммунисты в начале сегодняшнего заседания, — подхватил Жудра. — О том, что состояние внутрипартийной демократии в вашей организации оставляет желать много лучшего. И что нарушаете ее — вы!

— В таком случае я… — запальчиво начал Иващенко.

— Что «в таком случае»? — резко спросил его Жудра. — Где вы и в роли кого находитесь? Дайте слово Полтузину! Вы готовы, товарищ?.. Прошу! — И сделал нетерпеливый жест в сторону трибуны.

Евстафий Гордеевич вздрогнул, покосился на дверь, будто меряя до нее расстояние, втянул свою черепашью голову в плечи. Держась за сердце, тупо глядя перед собой, вышел к трибуне, шаркая непослушными ногами.

— Что это с ним стряслось? — повернувшись к Николаю Ивановичу, спросил Мартынов. Теперь они сидели рядом. — Только что анекдоты рассказывал!

— Товарищ просит час времени для обстоятельного доклада, — не глядя на Полтузина, объявил Иващенко.

Глотая окончания слов, заикаясь и кашляя, Полтузин говорил что-то о севообороте, о химическом анализе почв, о внедрении в недалеком будущем в колхозах района морозоустойчивых гибридов озимой пшеницы, о расширении посевных площадей клеверов и о необходимости всячески поощрять пчеловодов. При этом опять раз или два покосился на дверь, увидел, что возле нее сидит начальник милиции, и уткнулся в доклад. Он говорил явно не то, что было у него приготовлено, сбивался, возвращался к тому, что уже было сказано. Иващенко несколько раз нетерпеливо перебивал его: «Ближе к делу, товарищ Полтузин», но эти напоминания не помогли, «дело» разваливалось. В зале слышались разговоры, недоуменные восклицания.

На восемнадцатой минуте Жудра встал, остановил докладчика, постучав по столу корешком тетради.

— Хватит! Давайте сюда вашу писанину, — брезгливо сказал он Полтузину. — А теперь заодно расскажите уж членам бюро без бумажки о том, как штабс- капитан колчаковской армии, агроном бывшего Пермского земского управления Ползутин стал именоваться Полтузиным. Как в ваши руки попала вот эта тетрадь — дневник комсомолки Веры Крутиковой. Или вы предпочитаете дать свои показания в другом месте?

Евстафий Гордеевич окаменел, у Иващенко отвисла челюсть. В зале все замерли…

Давно уже стала замечать Кормилавна: пропадают со двора цыплята; то одного, то двух недосчитается. Да и не маленькие уж цыплята-то, ворона таких не унесет. Забор вокруг плотный, на улицу им не выскочить, в огород не пролезть. И сама курица неспокойная стала: перья у нее взъерошенные. День-деньской, бывало, копошится под навесом, возле амбара учит своих пискунов зернышко выискивать, а теперь от крыльца не отгонишь.