Александр Тарасов - Будни

Иногда Гришке кажется, что если бы не Шмотяков, Мурышиха полюбила бы его. В начале осени Александра с подругами догнала его на тропе, подала ему корзину, а сама стала перевязывать платок.

Бабы сзади шумели:

— Не сговаривайтесь, все видим! От нас не укрыться! — крикнула Устинья.

— А мы вас переждем, да и в сторону! — ответила Александра. — Вам не укараулить!

Потом взяла у Гришки корзину и, накинув ему на плечо руку, зашагала с ним рядом.

— Ой, парень, — шептала она. — Худо, как попадешь на зубок к бабам. От нас не вырвешься, как из пожара. — Она тихонько привлекла его к себе и посмотрела лукавыми глазами: — А ты не стесняйся. Сам отшучивайся. Да похрабрее! Другой раз, судя по делу, и заверни…

И, тихонько толкнув его в спину, остановилась, пристала к подругам.

Гришка ходил по лесу и весь день чувствовал на плече теплоту ее руки…

— Бабы, — сказала однажды Александра, — мне приснилось, что у меня расплелась коса. К чему это: к радости или к безвремению?

Устинья и Таисья смотрели на нее хитрыми глазами.

За последние дни Мурышиха заметно похудела. Часто о чем-то задумывалась. Шмотяков держал себя с ней очень смело, иногда подшучивал над ней. Гришка прислушивался к нему, темный от злобы. Один раз Гришка заметил, как, разговаривая с ней, Шмотяков отвернулся и зевнул. Гришка посмотрел на него с изумлением и страхом. Парень никак не мог себе представить человека, которому было бы скучно с Александрой. Значит, Шмотяков просто издевается над ней, а баба о нем сохнет?.. Теперь Гришке было все равно, лишь бы задать хорошую память этому человеку. Вечером он зарядил ружье солью и, как только Мурышиха ушла к шалашу Шмотякова, пробрался в березовые кусты и лег на землю так, что ему хорошо было видно обоих.

Шмотяков сидел у костра и пек рыжики, густо посыпав их солью. «Что он делает дни? Ему даже поесть как следует некогда?..» — подумал Гришка.

Александра устроилась поблизости в свете костра. Гришка хорошо видел ее лицо. Глаза Мурышихи сияли.

— Ну, как муженек? — не глядя на нее, спросил Шмотяков.

— Вы опять за то? Все наши бабы смеются: «Уж у тебя чего-нибудь с вологодским есть». — «Да что такое, скажите? А то мне нехорошо, я человек занятой, муж узнает, куда глаза деть?» — «Да, — говорят, — твой Гаврюша уж знает, как этот у тебя о нем расспрашивал, как вы с ним толкуете глазки в глазки». — «Бабы! Да когда, что вы?» — «Ой, от нас не скроешь. Тебе только болтать с кем попадется. А отойдешь — просмеешь и вологодского. К тебе, лошади, ничего не льнет…»

Александра смеялась. Шмотяков в сильном смущении теребил траву. Прутик перегорел, и гриб упал в костер.

— Что тебе, мое словечко не понравилось? — лукаво спросила Александра и чуть придвинулась к шалашу.

Гришка попробовал курок. Пружина очень упруга и всегда издает сильный треск. Надо было влить масла…

— Ты бы зашла сюда, — сказал Шмотяков, указывая внутрь шалаша.

— А я тебя боюсь…

— Чем же я страшен?

Шмотяков приподнялся и схватил ее за руку.

Александра прошептала:

— Что ты, разве можно при огне!..

Шмотяков отпустил ее, взял котелок и пошел на озеро. Александра поднялась и хотела уйти. Тогда Шмотяков опять схватил ее. Так повторялось несколько раз. Наконец Александра сказала:

— С тобой устанешь… — И села к самому шалашу.

Осмотревшись по сторонам, Шмотяков снова потянулся к ней.

Гришка взвел курок. Ему хорошо была видна спина Шмотякова. Неуклюже согнувшийся, в широких сапогах, взлохмаченный, Шмотяков был похож на медведя.

Гришка услышал голос Александры:

— Ты рукам воли не давай!..

Курок чуть не вырвался из-под пальца Гришки. Он снова оттянул его до отказа и приник к самой земле. Вдруг Александра подняла руку и изо всех сил ударила Шмотякова по лицу. Шмотяков отскочил от нее. Из носа у него потекла кровь. Он достал носовой платок.

Александра сидела на земле и громко смеялась.

В это время рядом с шалашом в кустах раздался невероятный грохот. Сноп пламени вылетел как бы из земли и врезался в куст чуть поправее Шмотякова. Листья затрещали и свернулись в трубочку. Затем послышалась возня, шуршание кустов, поспешный топот ног, и все стихло.

От неожиданности Шмотяков опустился на землю и сидел, открыв рот. Кровь стекала по его бороде.

Злой и мрачный, появился Онисим.

— У тебя все шуточки! — крикнул он на Александру.

Александра быстро встала и ушла.

Шмотяков шел от озера. Ничего ему не сказав, Онисим посмотрел на Гришку, молчаливо стоявшего в отдалении на берегу.

— Дубина, иди-ка сюда!

Гришка покорно пошел за ним. Онисим впустил парня к себе в избушку и закрыл за ним дверь. Не поднимая головы, Гришка сидел на нарах.

Каменка постреливала углями. Было дымно и жарко.

— Ты что хотел сделать? — строго спросил Онисим.

— Нечаянно, — не поднимая головы, ответил Гришка.

— А зачем в кусты залез?

Гришка молчал.

— Шутить довольно! — крикнул Онисим. — Что делается кругом! Вся земля горит. Надо войти в разум. Вы кто такие? Зачем сюда пришли? Андрей Петрович вам не указ. У него не горит: он сегодня здесь, завтра там. А ты дурак!

— Он нехороший, — сказал Гришка.

Онисим вдруг смягчился и спросил вполголоса:

— Ты что-нибудь знаешь?

— Знаю.

— Вот что! Черт их разберет. Приезжают только чужих баб смущать.

Гришка рано ушел в лес и в этот день принес глухаря.

— Вот так! — удивился Онисим. — Ты стал кое-что кумекать.

Весь вечер был он с Гришкой ласков, рассказывал ему случай из своей охотничьей жизни:

— Вот тоже вроде тебя иду. Собака лает. Лает глухо и редко, с визгом. Значит, занята работой: гребет землю лапами, рвет коренья зубами. В голосе обида: зверь укрылся и взять его нельзя.

Шмотяков стоял у костра и тоже слушал.

— Земляной зверь, думается, и на Кавказе такой же? — спросил у него Онисим. — Охотиться на него трудно…

— Да-а-а… — чувствуя его насмешку, — протянул Шмотяков.

На другой день Гришка принес трех белок.

— Хорошо, — сказал Онисим, посмотрел на лохматую Гришкину Зорьку и улыбнулся.

Собака была неуклюжа, смешна, неопределенной окраски: рыжее с серым. Лапы у нее были кривые, спина коротенькая.

Зорька сидела перед костром на задних лапах и, стоило сделать в ее сторону движение, стучала хвостом.

Онисим посмотрел на нее сбоку. Голова у Зорьки была совсем, как у Лыска: маленькая, длинномордая. Только Лыско был длиннее и грудью шире.

— Значит, идет в лесу хорошо?

— Да, идет! Трех-четырех каждый день поддает. Только я не могу подойти, еще не научился. На земляного зверя идет. Как вчера ты рассказывал, она на Шумихе визжала и землю рыла.

— Не нашел?

— Нет, не могла выгнать.

Онисим сидел на пороге избы, задумавшись.