Александр Тарасов - Будни

Шмотяков сидел у костра и ковырял сапогом землю.

«А белое-то пятно смыл!» — подумал Онисим, осматривая его голенища.

Манос сдержал слово. Отправив свой отряд с помощником, он в полной готовности подошел к шалашу.

— Ну, Андрей Петрович, пора! Поедем до Никонова стожья на плоту, а там кривушек верст на семь, прогуляемся лесом. — С этими словами Манос собрал в сумку вещи Шмотякова, положил туда каравай хлеба и сумку взял себе на плечо.

— Пошли! Может быть, под елкой ночевать придется, захватите вашу накидку.

Как ни старался Шмотяков отговорить Маноса, тот только улыбался и махал рукой.

— Будет вам. Я и в колхозе договорился, разрешение взял. Дед, где у тебя плот? А! Знаю, Розка!

Манос шел по берегу озера и подсвистывал собаку. Шмотяков неохотно следовал сзади.

Онисим провожал их.

Манос наломал охапку еловых сучьев, положил их на плот и кивнул Шмотякову.

— Будьте при месте!

Шмотяков сел на сучья и взял между коленей двухстволку. Он был смущен и рассеян.

Манос поймал на берегу собаку (плот в это время немного отошел) и бросил ее Шмотякову.

— Держи! Зажимай ногами. Потом очухается, будет сидеть. Она у меня воды боится, приучаю.

Шмотяков держал Розку. Собака рвалась к берегу и визжала.

Манос взял шест, кивнул Онисиму и встал на плот.

— Ну, в час добрый! — сказал Онисим.

Манос ловко заработал шестом.

Шмотяков сидел на сучьях, держал собаку и с опаской следил за его движениями. Вскоре они скрылись за мысом.

Онисим услышал голос Маноса:

— Прошлый год у нас в сельсовете тоже был один образец из города, так он разговор на три языка знает.

Онисим снова остается один. Целые дни в притихшем лесу. Найда разошлась: теперь он нередко приносит десяток белок.

Беличьих шкурок накопилось много.

Он ходит и по привычке смотрит под ноги. Грязь высохла и потрескалась. Следы можно видеть только в пыли. И он опять видит след медведя, а рядом отпечатки Лаверовых лаптей. Медвежий след настолько свеж, что с краев его еще не успели осыпаться комочки сухой земли. Отчетливо видны громадные когти: самец. Онисим осматривает разрытые в стороне муравейники и идет по следу. Медведь зашел в болото и обратно не выходил. Он или перебрался в Чарондские леса или сидит где-нибудь тут поблизости и жрет подсыхающие верхушки дягиля.

Потом Онисим исследует, откуда вышел медведь. Он проходит Избновскую дорогу, сворачивает к Толоконным горам, то и дело оглядываясь: не выйдет ли где Лавер.

След теряется на берегу реки Укмы. Следы Лавера все время идут рядом. Значит он ходит за медведем!

Онисим возвращается от Толоконных гор в раздумье.

Редкий год они с Лавером не убивали медведя. Вместе ловили, вместе шли стрелять его в капкане. С того момента, как видели свежий след, до того, как на месте капкана обнаруживали поволоку, оба они жили напряженной жизнью.

Говорили об этом намеками.

— Да-а-а, — начинал Онисим. — Нас-то с тобой помоложе.

— Давно такого не видел, — соглашался Лавер.

— Как пружины?

— Выдержат.

И вот на рассвете Онисим, красный, запыхавшийся, поджидает соседа у старой вырубки. Завидев его издали, машет рукой — сверху вниз.

— Что же, бить будем, — негромко, стараясь скрыть волнение, говорит Лавер.

Стоят на тропе, нюхают табак.

— Что-то в этом году малины нет.

— Клюквы будет много.

— Да, клюква будет.

Потом оба торопливо идут в сторону. Объясняются знаками: Онисим поднимает руку. Начинают бесшумно подкрадываться от дерева к дереву, от колодины к колодине.

Падаль лежит, наполовину съеденная. Капкана нет. Кругом раскиданы мох, сучья. К мелкому густому ельнику тянется темная полоса обнаженной земли. Местами она обрывается. На пути сломанная ольха, вырванная с корнем елушка. На стволе сосны — глубокие белые рубцы. Сердился, хотел разбить…

Старики переглядываются: правда, пружина должна выдержать.

Идут, озираясь на каждом шагу. Стволами разбирают сучья. Поволока тянется без конца.

Должно быть, в том чапыжнике за старой колодой?

Онисим трогает товарища за плечо. Оба стоят не дыша.

В чапыжнике — движение. Зверь поднимается, темный и страшный. Вот он встает на задние лапы, ревет. Лавер заходит сбоку, вскоре слышно щелканье взводимого курка. Онисим тоже поднимает ружье. Да, встречаться с таким приходилось не часто.

Справа сквозь ветви сверкает струя огня, грохочет выстрел.

Медведь ревет сильнее и переваливается вправо. Онисим стреляет ему в бок. Медведь падает, снова поднимается и идет на Онисима. Онисим пятится к большой елке. Как-то так выходит, что он чувствует под пальцем не пулю, а спрессованную бумагу, пыж, заряд под глухаря. Медведь совсем рядом.

Вот наконец под пальцем и патрон с пулей.

В это время справа, метрах в двух от него, снова гремит выстрел, горящий пыж падает к ногам Онисима. Падает и медведь и больше не поднимается…

Сейчас Онисима неудержимо притягивают эти следы. Он не знает, в чем дело. Зверь и человек ходят друг за другом. Он видит этот вход в болото, кривой узкий просвет между елками, в одном месте крест-накрест лежат две березки.

«Вот на эту тропу надо бросить падаль и поставить капкан, — решает Онисим, — почему он этого не делает?»

Весь день он думает об этом медведе и впервые за всю жизнь не чувствует себя свободным. Тоска его так сильна, что он не хочет ни пить ни есть. Сидит неподвижно на пороге избы. Потом он достает из угла старый заржавевший капкан и колом разжимает его пружины. Они по-прежнему упруги и сильны. Онисим любовно моет капкан, протирает его тряпкой, потом ломает сучья можжевельника и растирает их на железе. Теперь капкан пахнет можжевельником волнующе остро и знакомо. Онисим прячет его под куст и торопливо, дрожащими руками, начинает выколачивать из куска свинца пули. Одна, другая… Четырех вполне хватит. Ружье бьет удивительно: птица, задетая одной дробинкой, всегда падает кверху лапками.

Когда все приготовлено, он стоит у избушки в раздумье, потом, повздыхав, идет внутрь и ложится на нары.

За кустами, на озере, слышен плеск воды и голос Маноса:

— Вот, должно быть, племяш мой сейчас прибыл.

Плот выплывает из-за кустов. Манос, в одной старой майке, в засученных по колено штанах, взмахивает жердью, как пикой. Сзади него на новенькой белой скамейке сидит Шмотяков. Собака бежит по берегу.

— Слышь, старик! — кричит Манос. — Как ни старался Розку приучить ездить на плоту — не мог. Прыгнет в воду, только нас обоих перебрызгает, и в лес. Вот удивительное дело!

Плот тыкается в берег. Манос опускает между бревнами шест.

— Здорово, старик! Михайлы нету? Что ж он долго? Ну, можешь нас поздравить — крыс нашли видимо-невидимо. Лови!

Манос схватывает за хвост лежащую у него под ногами мертвую ондатру и бросает Онисиму.