Александр Тарасов - Будни

— Вот она, голубушка. Не шути, эта тварь семь с полтиной штука!

Онисим вертит в руках ондатру. Она действительно велика. Шмотяков, уставший и недовольный, сходит с плота.

— Ну, — говорит ему Манос. — Мы с тобой к последнему концу прибыли.

Шмотяков с Маносом остались отдыхать и варить обед. Онисим ушел в лес и опять бродил по медвежьим следам. Иногда ему казалось, что кто-то идет по дороге. Он прятался за дерево и выжидал. Никого не было. Лавер, завидев его, сам не показался бы на виду.

В конце дня Онисим встретил на Сосновской дороге Игнашонка. Игнашонок, видимо, шел издалека. Был запылен. Губы его запеклись от жажды.

Он посмотрел на Онисима добрыми серыми глазами и сказал:

— Я иду из Нименьги. Меня уполномочили к охотоведу Шмотякову. По слухам, он живет в вашем лесу.

— Да, — ответил Онисим, пытливо осматривая Игнашонка. — Ты что там делаешь в Нименьге?

— В лисьем питомнике.

— А! Ну иди.

Они пошли лесом.

Вечерело. Манос, только что вернувшийся с охоты, обдирал белок. Он увидел Игнашонка, выпрямился и крикнул:

— Опять не под раз! Прогоню. Ученый при деле.

Игнашонок сразу рассвирепел.

— У меня из сельсовета бумага!

— Ну-ну, там увидим, — равнодушно ответил Манос. — Так и быть, садись, пока посиди.

Игнашонок подобрал на земле сучки, бросил их в костер и присел поблизости на траву.

— По должности кто теперь будешь? — спросил его Манос. — Поди, тоже какой-либо чин?

— У нас в Нименьге свое хозяйство. Лисы. Прошлый раз бумажку ты видел. Надо посоветоваться с охотоведом, что-то молодежь дохнет.

— Водку потребляешь?

— А тебе что?

— Я к слову. Знаю, каким ты был раньше. В сумке чего?

— Да ничего. Хлеб, — несколько смущенно ответил Игнашонок. — Теперь я совсем не пью.

— Ну так и быть, схожу к Андрею Петровичу.

Манос ушел к шалашу и вскоре появился вместе со Шмотяковым.

Шмотяков издали внимательно осмотрел прохожего и вежливо кивнул ему.

— В чем дело, товарищ?

Игнашонок вполголоса стал излагать суть дела.

Манос с Онисимом принялись готовить ужин.

Манос то и дело посматривал на Игнашонка и напоминал:

— Ты, черная борода, смотри не особенно заговаривайся. Дай человеку побыть одному. А будешь надоедать, я тебе покажу виды образа.

Шмотяков и Игнашонок на полминуты умолкли. Шмотяков нервно подергивал плечами.

— Чего ты суешься в чужое дело! — укоризненно сказал Маносу Онисим. — Что тебе, глупая голова, все покою-то нет!

Манос усмехнулся:

— Ну-ну, старик, не горячись. Ведь наш брат присосется, не отцепишься. Я на курсах учился, и то иной раз начнешь с Андреем Петровичем говорить и все забудешь. А этого по рылу видно — роспись поставить не умеет.

Потом Манос обратился к Игнашонку.

— Ну, все сказал?

Игнашонок злобно блеснул глазами.

— Чего уставился-то? — сказал Манос. — Больше тебе говорить не о чем. Андрей Петрович всю суть выслушал. Давай отчаливай.

— А я вот как возьму на тебя палку! — закричал на Маноса Онисим. — Не слушай его, Платон. Он ведь из-за угла мучным мешком охлестан.

Манос весело смеялся.

— Ну-ну, — миролюбиво говорил он Игнашонку, — я пошутил.

Но у Игнашонка и Шмотякова разговор, так грубо нарушенный, не налаживался. Оба, недовольные, молчали.

Игнашонок расположился спать на улице вместе с собаками.

— Ты бы в избу шел, — предложил Онисим.

— Нет, — отмахнулся Игнашонок, — ночи теплые, спасибо.

— Ну, дело твое, — сказал Онисим и с тайной тревогой посмотрел на собаку. С тех пор как не стало Лыска, он ревниво охранял Найду.

Он лег и не мог заснуть. Прислушивался к дыханию собак. Игнашонка не было слышно. Какой тихий сон…

Манос на полу храпел и свистел носом, как сурок. Спал он сидя, привалившись к стене, потому что вытянуться было негде, избушка была не по его росту, а спать в корячку Манос не любил.

Луна ушла за избушку. В открытую дверь Игнашонок и собаки были видны на траве темными комками. Онисим смотрел на них. Вдруг Онисиму показалось, что Игнашонок встает. Да, так и есть. Собаки повернулись к нему, Онисим тихонько толкнул ногой Маноса. Тот продолжал храпеть.

Игнашонок встал, прислушался и зашагал к шалашу. Манос перестал храпеть, потянулся, хрустнул пальцами и широко, с протяжным оханьем, зевнул. Игнашонок остановился и стал рассматривать звезды.

Манос вышел из избушки. Вышел за ним и Онисим.

— Ну, развалились тут, — сказал Манос собакам. — Эх, дед, ночь-то какая!

Он протянул руку и тронул лист ближайшей черемухи. Листья были влажные и холодные.

— А что, черная борода, не спишь?

— Бессонница… — ответил Игнашонок и снова лег.

Онисим чиркнул спичкой, разложил костер и сел на траву. Сел рядом с ним и Манос.

— Опять сухо, — сказал Онисим.

— Да…

Они беседовали всю ночь об осени, о погоде.

Рано утром Игнашонок поднялся и хотел уходить.

— Подожди, — сказал Манос, — вот чаю попьем, тогда вместе.

— Спасибо, мне некогда.

Манос все-таки не пустил его. Заставил выпить кружку чаю и вместе с ним ушел в деревню.

Онисим сидит в березняке близ старого выломка со свистком в зубах. Березы наполовину осыпались, в прозрачных вершинах рябчик хорошо виден.

Тихо. Ни лая собак, ни голоса. Теперь горит далеко, в верхах. На пожар ходят из других сельсоветов.

Коротко свистит самец. Онисим отвечает ему и ждет. Вдруг позади начинают шуршать листья. Онисим медленно поворачивает голову. Шмотяков, с ружьем наготове, крадется, осматривая вершины. Наткнувшись на Онисима, бормочет:

— Извини…

— Ничего, — говорит Онисим. — Что с тобой сделаешь? Охотника из тебя не вышло…

Река с Трифоновой курьей далеко позади. Отсюда еле слышен ее шум.

— Хожу в Нименьгу, — поясняет Шмотяков. — Там все с питомником. Правда, и времени нет. Надо бы скорее свою работу заканчивать…

— Да, время позднее. Журавлики пролетели…

Улыбнувшись и кивнув Онисиму, Шмотяков уходит. Подождав, пока стихнут его шаги, Онисим возвращается к себе в лес.

Чудно проходит эта осень. Онисим почти не жил один. Все его путики исхожены вдоль и поперек. И он не видит в этом ничего особенного!

Вот опять кричат. Мурышиха. Эту узнаешь из тысячи. Только что хотел посидеть со свистком в березовой роще. Прощай, рябочки. И все-таки Онисим доволен. Он идет к ним навстречу и хмурит брови. Помешали! От них никуда не укрыться…

Женщины смущены.

— Не сердись, дедушка Онисим, — говорит Александра. — Хочешь, я тебе ягод дам?

Она идет рядом и ласково касается его плеча рукой.

Конечно, немного погодя приходит этот дуб, Гришка. Он неузнаваемо весел. Даже лицо у него кажется полнее. На нем новая клетчатая рубаха, хорошие сапоги. Теперь герой! О нем говорят по всему сельсовету. Как же! Принес куницу!