Александр Тарасов - Будни

— А не вертись на дороге! — рявкнул Архип.

— Так как же, ребята?

— Мужик дело говорит, — сказал Никола Конь.

— Знамо дело, — подтвердил Шарганчик.

Их поддержали еще несколько человек. Но тут вступил Семен Гиря. Как-то быстро сверху вниз, точно ударить кого хотел, хватив левой рукой, он крикнул:

— Это что же, коренная ломка выходит? Опять землю переминать? А кто ее унаваживал, кто корешки выдергивал?

— Десять лет пользовался, — ответил Федька. — Ну, а потом, надо же когда-нибудь по-человечески жить. До чего дошло — без серпа жнут!

— Навозь!.. Трудись!..

— Все трудимся, у всех не бог родит. Тебе просто кричать, когда тебе мягко попало…

— Мне?.. Мне мягко попало? — крикнул Гиря, придвигаясь к Федьке.

— Конешно.

Гиря опять взмахнул рукой, долгим злым взглядом посмотрел на Жиженка, и тот отвел глаза; было во взгляде Семена что-то такое, от чего смутился мужик, — казалось, уже не раз видел он этот взгляд, видел эти быстрые, прыгающие огоньки в глубине темных глаз…

— Ну, что ж вы, ребята, не поддержите, ведь я не худа желаю, — произнес он каким-то сразу упавшим голосом.

Мужики зашумели, заволновались.

— Давайте говорить толком, по душам, — продолжал Федька. — Архипу самая хорошая земля досталась, Куленка тоже не обидели, ну и другие протчие… Правду ли я говорю, ребята?

— Известно, так, — сказал кто-то из толпы. — Десять лет пользовался, теперь давай другому…

— Вот что, Федька, — угрюмо, но уже мягче начал Гиря, — а знаешь ли ты, как все это делается? Видал ли ты это? Укажи-ка мне пример!

— За примером недалеко ходить. Хоть Приселки возьми. У мужиков и корму, и хлеба, и картошки…

— Это люди говорят, а ну-ко хватись!.. Да на одного землемера твоего житья не хватит.

— Не зря газеты пишут. Вон плуги теперь у нас, сам пашет, а сначала тоже не хотели… Машины люди придумали разные, а у нас ничего нет, будто проклятые.

— Будет вам горячиться, ребята, — примиряющим тоном сказал все время молчавший Куленок. — Шесть полей, конечно, хорошо, надо спасибать Советской власти, что она мужика на дорогу выводит. Так дело разве в том? Вот у нас, например, в деревне, хоть голову разбей — ничего не выйдет. Поля, сами видите, разные — одно лешево поле, а другое шапкой закроешь. И народ, надо сказать, недружен… Я, к примеру, новую изгородь поставил, а вот у Семена открыто стоит. Какая ж польза? Не доросли мы еще, а дело это хорошее…

Послышалось несколько одобрительных голосов.

— Вот тебе и вся правда, — ехидно сказал Гиря, пристально посмотрел на Федьку и нахально улыбнулся глазами.

Вздрогнул Федька, поморщился. Опять кольнул его этот взгляд, заставил смутиться. Многие из мужиков заметили, как сменился он в лице. Потухли, трусливо притаились насмешливые огоньки в глазах Гири, он отступил на шаг и отвернулся.

— Не подеритесь, — предупредительно сказал Игнат. — Что это за деревня, как на общественное дело, так и содом… Тьфу!

Федька, еле сдерживая себя, махнул рукой и сказал тихо:

— Тряпки вы, а не мужики. Пойдемте домой, коли так.

Они пошли вместе с Шарганчиком.

— Что ты сдал больно сразу? — участливо спросил Алеха.

— А чего ради прыгать-то? Ты много ли за меня буркнул?

— Да что я один…

Федька нахмурился, шел понурив голову. Перед ним был враг — большой, изворотливый. Нужно бы с ним говорить не по-сегодняшнему, а как-то иначе. Но как?.. В былые годы крикнул бы свое «Да здравствует! Долой кулацкую гидру!» — пошумел бы, прижал противников к стенке… А теперь совсем не то. Вот хотя бы Куленок — пойди возьми его сейчас, когда он притих, присмирел, редко вступает в спор, ни с кем не ругается. «Мое дело сторона, — говорит он на сходках, — я, как лишенный голоса, прав не имею. А думается, так бы вот лучше…» Ох, хитер Куленок, хитер и зол! В голодные годы он потихоньку спекулировал мукой и маслом, построил на эти деньги новый амбар, поправил дом… На дворе у него стоит пять коров, две лошади… Знает все это Федька, но не так страшен ему Куленок или жадный Мишка Носарь, как пугает Гиря, упрямый, мстительный, отчаянный. Ни одного праздника не проходило без того, чтобы Гиря не разбил у кого-нибудь рамы, не избил бы кого из красностанцев. Он собрал вокруг себя молодых мужиков и своими безобразиями наводил страх на всю волость. Часто по зимам его компания являлась на поседки, и хулиганы избивали молодых ребят, смеялись над девушками. Некоторые из них, в том числе и Гиря, уже бывали под судом, но, отсидев месяца три в исправдоме, возвращались и опять принимались за прежние дела. Отчаянность Семена удивляла всех. Однажды Куленок, с которым Гирю связывала, кроме всего прочего, еще охота, хвастал, что он из своей «крымки» [4] «Крымка» — род охотничьего ружья. за две версты достанет.

— Давай встану за рекой к сеновалу, — сказал Гиря, — и версты не будет!

— На сколько?

— На четверть горькой.

— Вставай!

Присутствовавшие при споре мужики стали отговаривать их.

— Не ваше дело, — буркнул Семен.

Он встал у сеновала. Цель была хорошо видна. Куленок не торопясь поднял ружье, крепко приложил к плечу. Целился он долго, а когда наконец спустил курок, выстрел получился такой, что все охнули, а пучок пламени, вылетевший из ствола «крымки», сиганул до полполос, обронив загоревшийся пыж.

— Ой! — вскрикнул кто-то из мужиков. — Лежит чернокожий.

Куленок начал испуганно протирать глаза.

— Где лежит? Что ты врешь, стоит, сволочь…

Гиря долго стоял как пригвожденный. Затем он повернулся и ткнул рукой около себя. Мужики побежали смотреть. Пуля пробила стену аршина на полтора выше Семеновой головы. Куленок без слов купил четверть.

Вспоминая сейчас этот случай, Федька невольно содрогнулся: такой головорез мог пойти на все, а хитрый Куленок мог натравить, подучить его… И опять видел Федька пристальный, насмешливый взгляд Гири, опять волновался и никак не мог понять — почему…

Дома было шумно. К Ваське, пришедшему из школы, собрались ребята. Играли в спектакль. Васька был за руководителя, распределял роли — Колька Игнатов должен был играть старика отца, Анюта, сестра его, невесту, Мишка, сын Семена Гири, жениха. Сам Васька ушел за переборку, служившую ему как бы суфлерской будкой, и подавал оттуда в щель реплики. Переборка служила также и кулисами. Ванька Антипин, единственный зритель, сидел среди избы на скамейке.

Федька, позабыв неудачу, смотрел на ребят, любовался расторопностью Васьки и его умением распоряжаться.

— Начинаем! — крикнул из щели Васька и ударил чем-то твердым в сковороду.

Жених вышел из-за перегородки. Но каково же было его удивление, когда, вместо готовой к игре артистки, он увидел Анюту, сидевшую на полу всю в слезах.

— Ну беда…