Александр Тарасов - Будни

Спать рано. Ночи конца нет. Аверьян сидит у окна и слушает, как гудит вьюга.

— Рассказал бы сказку, — просит он старика.

Онисим постилает себе на лежанке, гасит огонь, ложится и, не торопясь, рассказывает сказку.

«В некотором царстве, в некотором государстве…»

Сначала Аверьян слушает с интересом. Он даже приподымается на локтях и смотрит в темноту ночи широко раскрытыми глазами.

Потом нить сказки обрывается, — все становится непонятным: Аверьян думает о другом.

Осенью 1938 года Аверьян встретился в лесу с незнакомым охотником из Шихановского сельсовета. Стояла сушь. Горели леса. Они стали искать реку Нименьгу, чтобы напиться, и заблудились. Пришлось ночевать под елкой. Утром, едва оторвались от потухшего костра, сразу нашли реку.

— Мне не так удивительно, — сказал шихановец, — я в этом лесу не бывал. А вот как же ты?

Аверьян был смущен. Не было еще случая, чтобы он заблудился в лесу.

— Не знаю, что со мной.

Охотник с сожалением рассматривал его.

Аверьян был очень худ, оборван, с утомленным лицом.

— Нездоровится? — спросил шихановец.

Аверьян махнул рукой.

— Хуже…

— Пьешь?

Аверьян не ответил.

— С чего бы это? — укоризненно сказал шихановец. — Такое ли время? Время тревожное.

Аверьян молчал.

Шихановец теребил небольшую рыжую бородку. Взгляд его был суров.

— Этак ты свою реку никогда не найдешь, — сказал он и ушел от Аверьяна.

Вскоре пожар охватил все Федорово болото, подобрался к Нименьгскому заводу. В лесу был пойман поджигатель. По этому же делу арестовали Аверьянова шурина, пьяницу Игнашонка.

После этого Аверьян бросил пить — как отрезал. Но это было еще не все…

— …Начала она его искать везде: в море и в морской пучине, и по лесам, и по озерам, и по лугам, и в небесной высоте… Да ты не спишь, Аверьян?

— Нет, нет, рассказывай…

Дом так заносит, что утром им приходится вылезать в окно.

Задрав бороду, Онисим смотрит на белый, ослепительно чистый холм, за которым должны находиться ворота.

— Мать честная, — говорит он. — Вот законопатило!

Они берут лопаты и принимаются раскидывать снег.

Всходит солнце. Земля лежит успокоенная. Ни ветра, ни шума вершин. Мягко синеют овраги.

Теперь до вечера у Аверьяна с Онисимом редкие деловые разговоры.

— Старик, чего это ты кричал там на старосельского Илью?

— Снег на ногах носит.

Аверьян улыбается. Снег на валенках приносят многие, но Онисим этого не замечает. Старик не знает середины. Так, например, для председателя Макара Ивановича он находит оправдание даже в том случае, когда тот вопиюще несправедлив.

— Ты бы вот с самим-то поговорил, — советует он Аверьяну. — Перестанешь шататься-то.

Аверьян и сам присматривается к Макару Ивановичу. Два года тому назад он часто заходил к нему. Вместе читали газеты, обсуждали международные события. Во время выборов Аверьян был агитатором. Увлекался. Ночами после работы ходил в самую дальнюю деревню — Тимошкино. Потом он работал по всесоюзной переписи. Все видели, как быстро вырастал человек.

И вдруг свихнулся — стал пить, пошел стороной.

Это сильно смутило Макара Ивановича, только что выбранного тогда секретарем партийной организации. Он несколько раз пытался заговорить с Аверьяном о его поведении. Аверьян отмалчивался.

Теперь Аверьян снова приходит к нему.

— Что это делается в колхозе «Восход»? — начинает Макар Иванович. — Председатель только что из Красной Армии, есть комсомольцы, а до сих пор в деревне числятся три единоличника!

Аверьян говорит:

— Мне надо завтра идти в Дор. Загляну к ним, узнаю, что и как?

— Вот-вот.

Аверьян начинает уходить по вечерам.

Онисим следит за ним с любопытством и надеждой.

В воскресенье Аверьян устраивает в старом гумне тир. За ним гурьбой ходят ребята. Теперь он все время с людьми, даже вечером. Посвежел. Взгляд у него стал яснее. Иногда ночует в дальних деревнях. Утром прибегает торопливый, озабоченный.

— Ну, дед, как ты тут один?

И заглядывает в комнату Макара Ивановича. Председатель уже на месте. У его ног лежит собака. На столе все прибрано, расставлено. Уютно белеет бумага.

Макар Иванович поглаживает темную бороду. Широко улыбается навстречу Аверьяну.

— Мне уже сказывали, — говорит он. — Остается один Иван Костин.

Обсуждают вчерашнее собрание на Дору.

Однажды Аверьян и Онисим просыпаются среди ночи от страшного шума и треска. Наскоро одевшись, выбегают из ворот и в свете луны видят громадный ворох раздробленного синего снега. Снег разом ополз со всего ската крыши и раздавил забор. Полные необъяснимой радости, они обходят вокруг дома. С черных закраин крыши падает вода. В одном месте они видят черные концы гряд. У самой стены двора натыкаются на сухой бурьян. Нет, все в порядке. Ничего ценного вокруг дома не лежит: снег может оползать.

Они всходят на крыльцо и рассматривают тихие, пестрые деревни. Сколько сейчас начнется около каждого дома милых хлопот! Днем стены изб бывают теплыми от солнечных лучей, а в тени хорошо пахнет влажным снегом…

Они не могут спать всю ночь. Влажный воздух проникает в избу. Из-под пола начинает сильно пахнуть землей. Кот выходит подремать среди избы в полосе лунного света.

Утром Онисим зовет старика Ермошу с Лебежского хутора, и они вдвоем начинают разбирать поваленный забор. Ермоша глух. В помещении сельсовета слышно, как они, разговаривая, кричат. Люди проходят мимо и добродушно смеются над ними. Но оба старика довольны. Целый день проводят они на улице, суетятся, хлопочут и, когда забор весь разобран, долго ищут около дома: что бы еще сделать? Потом оба, полуслепые от солнца, приходят в избу, раздеваются, лезут на печь и там продолжают орать.

Ермоша начинает приходить каждый день. И вскоре Аверьян видит, что старики подружились прочно. «Ну вот и хорошо», — думает он.

Однажды, когда в половине Макара Ивановича идет партийное собрание, оба сидят за столом и по обыкновению беседуют.

Ермоша кивает на пустой Аверьянов стул:

— Тоже?

— Да. Приговаривают — ко вступлению.

— Эй!

— Приговаривают!

Ермоша открывает рот, что служит у него признаком задумчивости.

— В руки бы его!

— Сам занялся. Может, дурь-то выбьет.

— Эй!

— Дурь-то, говорю, выбьет!

Из двери выглядывает Илья.

— Вы, старые, — кричит он, — мешаете работать!

Несколько минут старики сидят молча. Потом Онисим качает головой и вполголоса говорит:

— Не люблю, грешный человек, этого Илью.

— Да уж, — понимающе машет рукой Ермоша, — только недругу можно пожелать такую жизнь.

Иногда Ермоша остается ночевать. Наговорившись вдоволь, старики затихают. Ермоша сразу же принимается храпеть. Спросонок вскрикивает: