Борис Василевский - Окна

Борис Никанорыч в своей мансарде. Забираюсь к нему. Это уютная небольшая будочка, метров шесть квадратных, с обзором на все четыре стороны. Он здесь прибрал, подмел, разбитое стекло закрыл куском фанеры, установил мольберт. Жалуется, что начал вчера этюд, в клочьях несущегося тумана еле схватил линию сопок, а сегодня заволокло сплошь… Об чем, художник, ты хлопочешь, давай мне мысль, какую хочешь!.. «Теперь ты все это закрась белым, да так и назови: туман над островом Врангеля», — советую я. «И выйдет соцреализм: типическое в типических обстоятельствах», — подтверждает Борис Никанорыч… Как представители разных видов искусства, мы немного завидуем друг другу. Меня, прежде всего, прельщает та непосредственность, та моментальность, та наглядность, с которой изольются его впечатления, — вот разойдется туман, проглянет солнышко, и Борис Никанорыч выпишет эти сопки, и мы, первые зрители, тотчас увидим их, узнаем их!.. Я же обречен только созерцать их, заносить в блокнот невнятные слова восторга, потом долго мучаться воспоминанием, наконец сесть за стол и начать перебирать и отбрасывать мало что говорящие эпитеты, потому что ни один из них, ни все они вместе, сколько ни перечисляй, увы, не дадут и отдаленного представления о картине, которая так ясно, четко, до точного числа зубцов на гребне, будет оставаться перед моими глазами… А что я смогу написать — величественные… загадочные… суровые… молчаливые?.. И в самом деле, отчего, мы можем, по крайней мере, пытаемся как-то высказать свое отношение к событию, к книге, к любой сотворенной человеком вещи и даже к человеку, но удивительно немы становимся перед природой?! Может быть, это какое-то завораживающее нас воспоминание о далеком, невообразимом времени, когда были мы еще неотделимой счастливой частичкой природы, — как эти горы, воды и травы, — а отделившись безвозвратно, ради слова, все равно были закляты ею, обречены в общении с ней на бессловесность?.. И никогда не преодолеть нам этой немоты, а единственный способ избавиться от мучения ею — это попроситься, наверное, обратно…

Ну, а Борис Никанорович завидует, в свою очередь, что не надо мне возить с собой рулоны картона и бумаги, таскать планшет и мольберт, думать, чем закреплять уголь, — сам он приспособил для этого лак для волос под названием «Прелесть», закупленный тут же, в Ушаковском, — что достаточно мне записной книжки, авторучки и памяти, и что наконец не завишу я от погоды я могу двигать на пленэр в любой снег, пургу, ливень и бурю… Это я и собираюсь сделать вместе с леммингологами.

Сегодня воскресенье, но они, как обычно, отправляются в обход своих «охотничьих угодий». Выходных в «поле» нет. Перед уходом Нэля Веденеевна раскидывает карты на лемминга, тут все определено: лемминг сибирский — валет пик, лемминг копытный — валет червовый, беременная самочка — дама червей в сочетании с червовой девяткой или десяткой. Было дело — по просьбе Володи Вовченко гадали даже на овцебыка, установив: Вовченко — король крестовый, овцебык — король пик. Но вместе они не выпали… Теперь Вовченко далеко, в казенном доме — в институте то есть, с тяжелыми думами на сердце — про овцебыка, конечно, но ждет его хорошее известие, потому что «король пик» бродит где-то тут, рядом, натурально, скучая по «королю треф»…

…Я вызываюсь сопровождать Нэлю Веденеевну, — на случай, если лемминга будет столько, что одному не свести. Но это маловероятно. В этом сезоне их практически нет. «Леммингографический взрыв» был в позапрошлом, в 76-м, году… Кое-что мне приходилось раньше читать про этого зверька — особенно впечатляют рассказы натуралистов о резких увеличениях численности лемминга, случающихся периодически, раз в три — пять лет, и о столь же резких спадах. Причем, в год «пика» в колониях лемминга наблюдается страшное волнение, суета, агрессивность, взаимная озлобленность и вражда… Здесь, кстати, для сравнения; так напрашиваются примеры из нашей с вами обыденной жизни, но это, разумеется, как и обратное сравнение, лженаучно, — я понимаю… Необъяснимая тревога и беспокойство зверьков наконец выливаются в их массовую миграцию, а проще — в повальное бегство, куда глаза глядят. Стада леммингов бросают привычные места своего обитания, устремляются неведомо куда, по дороге переплывают речки, наводняют населенные пункты, очутившись на берегу моря, кидаются в его волны, тонут… Причины таких резких колебаний численности лемминга, равно как и биологический смысл его «великих исходов», учеными пока не выяснены. Предполагали все; от самых примитивных, «земных» воздействующих факторов, таких, как истощение кормовой базы, до космических изменений солнечной активности, но ни одна из этих гипотез, ни в отдельности, ни в комплексе, научно еще не подтверждена.

Эндокринологи из ИБПС занимаются проверкой своей версии — что нее эти катаклизмы в мире лемминга связаны у него с изменениями в деятельности желез внутренней секреции: гипофиза, гипоталамуса, надпочечников, щитовидки… Если бы, например, удалось установить, что в год, предшествующий «пику» численности, у лемминга активизируется его репродуктивная способность!.. И соответственно, наоборот: что после «пика» лемминг дает потомство с ослабленной репродуктивной функцией… Все это эндокринологи надеются определить, изучая под микроскопом «срезы» интересующих их органов и пытаясь уловить в них возможные морфологические перемены… Разглядывал и я вчера какой-то «срез» — подсиненную капельку посреди стеклышка, — выглядевший очень красиво, словно битый морской лед с громадной высоты, в голубоватой туманной дымке… Дома, то есть в институте, магаданцы используют электронно-микроскопическую аппаратуру. В лабораторных условиях возможен еще и биохимический анализ… Но результата — ни положительного, ни отрицательного, — пока нет, и маленький лемминг по-прежнему остается загадочным, и, пожалуй, самым загадочным из животных Арктики. Достаточно сказать, что жизнь многих из них зависит от лемминга. В год обильного его размножения и у песцов появляется по десятку-полтора щенят. О лемминговом «пике» непостижимо узнают и во множестве прилетают полярные совы, поморники, а с ними и черные казарки — маленькие изящные гуси, которых не интересуют лемминги сами по себе, но они гнездятся вокруг этих хищников, защищающих их от песцов… Не брезгует леммингом белый медведь. Даже травоядный олень туда же: учуяв под настом лемминга, он словно безумеет и принимается копытить снег, что некоторые ученые объясняют солевым голоданием… И только самого лемминга будто бы не волнуют грубые факторы материального бытия, он продолжает существовать, как бы погруженный в свою внутреннюю жизнь, и внешние ее проявления никак видимым образом не связаны с благотворными или неблаготворными воздействиями окружающей среды. В связи с этим специалисты вынуждены говорить о «тайне саморегуляции численности вида»…