Франц Таурин - На Лене-реке

— А теперь засеки, сколько времени у меня уйдет на обработку одной пары. Снимаю, — она протянула руку к люльке. — Кладу, — возвратила обработанную пару на ленту.

— Двадцать четыре, — ответил Федя.

— Ясно? — повернулась к нему Саргылана.

— Нет, — честно признался Федя.

Он хотел этим сказать, что ему непонятно, как можно использовать эти накопленные секунды. Ведь следующая люлька еще не подошла к рабочему месту Саргыланы.

— Не ясно! — воскликнула Саргылана. — Смотри дальше и засекай время на каждую пару.

Следующая люлька поравнялась с левой рукой Саргыланы, лежавшей на раме конвейера. Но Саргылана не торопилась брать ее. Она обождала, пока люлька продвинулась еще сантиметров на двадцать и только тогда сняла пару.

— Засеки тоже, — попросила она, не отрывая глаз от машины.

Несколько пар она обработала молча, не оборачиваясь к Феде. Работала она так четко и проворно, что Федя, понимавший толк в работе, следил за ней с нескрываемым восхищением и едва не забыл вовремя записывать показания секундомера.

— Двадцать три, — прошептал он про себя, когда первая пара вернулась на ленту.

Вторая была обработана за двадцать четыре секунды, третья — за двадцать три, четвертая, пятая и шестая — за двадцать четыре каждая.

Теперь Федя понял замысел Саргыланы.

На обработке каждой пары она выгадывала пять-шесть секунд, и поэтому, когда руки Саргыланы протягивались за очередной парой, люлька оказывалась все ближе к голове конвейера. Для того, чтобы снять с ленты следующую пару, Саргылана вытянула руку и даже слегка подалась вперед всем корпусом.

Вернув на конвейер шестую пару, Саргылана обернулась к Феде.

— Замечай, сколько времени буду стоять.

И Федя увидел, каким веселым блеском горели ее большие глаза.

Пара медленно плыла мимо Саргыланы, как бы просясь ей в руки, но Саргылана спокойно, Феде даже показалось торжественно, смотрела на нее.

И только когда пара миновала ее и оказалась примерно там, где была первая пара в момент начала опыта, Саргылана дала знак Феде и быстро протянула руку за парой.

— Беру, — коротко сказала она и, уже начав работать, спросила: — Сколько?

— Двадцать восемь! — почти выкрикнул Федя.

— Теперь ясно? — спросила Саргылана, задорно тряхнув головой, так что всколыхнулись оттягивавшие голову тяжелые косы, и потянулась за следующей парой.

— И да… и нет! — с расстановкой ответил Федя.

Саргылана, сняв ногу с пусковой педали, обернулась и с изумлением посмотрела на Федю, потом спохватилась, быстро надела сапог на рог машины и нажала педаль.

Федя выждал и, когда Саргылана брала следующую пару, сказал:

— Ясно, что ты накопила времени на лишнюю пару. Не ясно, где эту пару взять.

— Для этого мне и нужна твоя помощь. Понял наконец?

Чья-то рука опустилась на плечо Феди.

— Ну-ка, покажи твои записи.

Саргылана и Федя обернулись. Около них стоял директор. Он уже несколько минут внимательно наблюдал за ними.

Андрей отвел Федю в сторону, чтобы не мешать Саргылане работать, взял у него блокнот с записями, просмотрел их и сказал:

— Молодцы, большое дело задумали. Твоя идея?

— Нет, это Саргылана, — ответил Федя и слегка покраснел, как будто ему было стыдно, что он не может ответить утвердительно на вопрос директора.

— Очень хорошо! Молодцы! — снова повторил Андрей. — А как использовать накопленное время?

— Не знаю, — Федя печально покачал головой. — Ускорить конвейер нельзя.

— Нельзя, — согласился Андрей. — Саргылана успеет, успеют и еще многие стахановцы: Короткое, Слепцов, Зеленцова. Но многие и не успеют. А пока их подтянем, пройдет много времени, да и Саргылана, — Андрей усмехнулся, — снова уйдет вперед. Так что тут надо решать по-другому… Вот что, Федя, надо привлечь к этому делу весь коллектив. Не возражаешь? Посоветуйся с Саргыланой и скажите мне, хорошо?

— Нам, Андрей Николаевич, уже поручено подготовить доклад на техническом кружке.

— Кем поручено?

— Татьяна Петровна поручила.

«Таня, — подумал Андрей, — ничего от ее хозяйских глаз не укроется», — а вслух сказал:

— Меня не забудьте пригласить на доклад. Очень заинтересован вашей работой.

Андрей вернулся из горкома расстроенный. Разговор с секретарем горкома взволновал и вызвал самые противоречивые чувства.

— Обком дал городу два места на годичные курсы при Высшей партийной школе, — сказал секретарь Андрею. — Мы посоветовались и решили одно из них предоставить вам. Помнится, вы давно стремились на учебу.

Секретарь был уверен, что Андрей обрадуется. Какой коммунист не мечтает поучиться в Высшей партийной школе? Андрей действительно не раз говорил в горкоме, что «жить старым багажом трудновато и не мешало бы подковаться».

И это была правда. Хотя он много читал, тщательно следил за партийной печатью, все же, захлестываемый потоком больших и малых текущих дел, он не умел, как и многие другие хозяйственники, найти время для вдумчивой, систематической учебы.

А не учиться было нельзя!

Поэтому, хотя Андрей и не мог представить, как он оставит родной коллектив, мысль о необходимости поехать учиться все чаще приходила ему в голову, и он уже несколько раз высказывал ее своим партийным руководителям.

Но до сих пор ему всегда отвечали, что он нужен на заводе. Это было правдой. Вскоре после конца войны началось строительство нового завода, в то же время действующему старому заводу год от году увеличивали план, и на заводе был нужен толковый, разворотливый руководитель. Было приятно, что его считают таким, и вместе с тем невольно охватывало чувство досады, когда зачастую учиться посылали людей, основным достоинством которых было то, что их можно безболезненно отпустить с работы.

И вот, наконец, нашли возможным отпустить и его. По совести сказать, пора. Давно уже ему перевалило на четвертый десяток, приближалась роковая цифра сорок, после которой трудно помышлять об ученье, так что предложение последовало, как принято говорить, вполне своевременно.

И все же не вовремя! Ну посудите сами! Завязалось дело с реконструкцией конвейера — и ведь как удачно окрестили только что родившуюся идею — «веселый» конвейер. Как отстанешь от такого веселого дела? Дело стоящее, даже научный мир им заинтересован. Сам Джерготов пригласил к себе Саргылану и Федю, долго беседовал с ними и направил на завод для помощи младшего научного сотрудника товарища Притузова.

А главное… Хотя, может быть, и не совсем удобно личные дела считать главными, но что уж душой кривить, конечно, главное — ведь он написал Ольге «приезжай»… И сам, не дождавшись ее, уедет… Пусть не совсем, на год, но все равно уедет… Как она должна понять такой поступок?.. Нет, сейчас ему ехать нельзя!