Франц Таурин - На Лене-реке

Но Джерготов, видимо, менее всех был склонен оказать именно в данный момент эту помощь изыскателям.

Боялся ли он ответственности, которую приходилось брать на себя, подавая свой голос за тот или иной вариант, или опасался попасть впросак, высказав ошибочное мнение, или просто был не готов к решению столь принципиального вопроса, только он снова обрушил на Сергея Кузьмича нескончаемую лавину вопросов.

Вопросы показывали достаточную осведомленность Джерготова и вместе с тем изобличали несомненное желание уйти от немедленного решения.

На некоторые вопросы Сергей Кузьмич не мог дать ответа. Изыскания еще не были полностью окончены.

Джерготов не мог скрыть своего удовольствия по этому поводу. Ольга заметила его злорадную усмешку. Впрочем, он тут же погасил ее и, попросив у Еремеева слова, встал со спокойным, почти торжественным выражением лица.

— Великое строительство, призванное преобразить весь уклад жизни нашего народа, — венец наших мечтаний, — высокопарно начал Джерготов. — Все мы полны желания оказать посильную помощь нашим дорогим гостям и коллегам, разрабатывающим столь волнующую нас проблему. Каждый из нас был бы безмерно счастлив, если бы, хотя в самой малой мере, мог помочь ее быстрейшему и наилучшему решению. Но мне думается, — и тут на лице его проступила грустная улыбка, — вопрос еще недостаточно ясен. Лично я затрудняюсь отдать предпочтение нижнему или верхнему варианту. Я обращаюсь с убедительной просьбой к уважаемому Сергею Кузьмичу и убежден: все мои коллеги присоединятся к моей просьбе помочь нам уяснить некоторые, оставшиеся еще… неясности, и тогда мы с чувством огромной радости примем посильное участие в решении этого волнующего всех нас вопроса.

— Материалы в Москву отправляете сейчас? — спросил Еремеев, пригибаясь к сидевшему около него Ракитину.

Сергей Кузьмич покачал головой.

— После того, как закончим изыскания. На это нам потребуется еще полторы-две недели. А данные, интересующие товарища Джерготова, мы будем иметь через пять-шесть дней.

— Следовательно, если вы получите наше заключение не сегодня, а несколько позднее, вас это не задержит?

— Никоим образом, — подтвердил Сергей Кузьмич.

— Посоветовавшись с товарищем Ракитиным, — сказал Еремеев, — мы решили дать возможность товарищам более основательно подготовиться к рассмотрению вопроса. Интересующие товарища Джерготова данные будут получены к концу этой недели. К следующему вторнику прошу товарища Джерготова представить мне официальное заключение ученого совета филиала, а председателя облплана — такое же заключение плановой комиссии. К заключению приложить подробные протоколы обсуждения. На этом сегодняшнее совещание будем считать законченным.

Из обкома Ольга вышла хмурая и унылая.

— Чем вы так огорчены, Ольга Григорьевна? — спросил Сергей Кузьмич.

— Я уже собралась вылететь в Москву, — призналась Ольга.

— В Москву? — недоумевая, переспросил Сергей Кузьмич и тут же весело рассмеялся. — Вот оно что! Так чего же грустить? Быстрее заканчивать изыскания, и в путь. Кстати, мы договорились, что геодезические работы за вами. А геодезисты более всего отстают. Вот и Джерготов требует данных геодезической съемки. Так что поднажмите!

— Что толку, — хмуро возразила Ольга. — Мы поднажмем, а они, — она махнула рукой куда-то в сторону, — снова задержат.

Сергей Кузьмич покачал головой.

— Еремеев никому не позволит ни на один час задержать нашей работы. Вы его еще мало знаете. Открыто никто нам помешать не осмелится.

Возвратившись в гостиницу, Ольга прежде всего написала письмо Андрею — и такое длинное, что оно вызвало у нее самой невольную усмешку: «Самые пространные письма пишут тоскующие жены», — отнесла письмо на почту и вернулась в номер все с тем же пасмурным настроением.

Борис немедленно пригласил ее в парк на эстрадный концерт. Но как ни уговаривал он Ольгу, прельщая необычайно эффектной программой, она наотрез отказалась. Ей было не до концерта.

Выпроводив огорченного Бориса, она достала из чемодана томик повестей Тургенева — подарок Андрея, — уселась, поджав ноги, на диване и раскрыла свои любимые «Вешние воды».

Книга не успокоила ее. Коротать вечер одной было тяжело. Идти на люди — еще труднее. Нужен был внимательный, заботливый и терпеливый друг, которому можно было бы открыть душу, не опасаясь осуждения или насмешки, даже невысказанной.

Ольга встала, привела в порядок прическу и отправилась к Тане. Шла она пешком, и, когда добралась до Рабочей слободки, в домах уже начали зажигать огни.

Ольга прошла мимо ярко освещенных заводских корпусов, спустилась в лощину, отделяющую территорию завода от Рабочей слободки, вспомнила, как этой же дорогой шли они с Андреем ночью после пожара… Ни он ей, ни она ему ничего тогда не сказали, а ведь именно с той поры и началось их сближение…

Таня была дома одна. Это и удивило и обрадовало Ольгу. В доме было тихо, видимо, дети уже спали. На письменном столе, в кругу света настольной лампы, лежали большая раскрытая папка, раскрытая же книга, бумага и карандаш.

— Проходи, садись вот сюда, на диван. Сейчас соберу тебе поужинать.

— Так и знала, что без этого не обойдется, — засмеялась Ольга.

— Как же, во-первых, гостья, во-вторых, женщина бездомная. Небось столовки-то уж приелись.

Ольга только махнула рукой.

— Ведь как нескладно получилось: Василий на дежурстве в горкоме. А так ему хотелось поговорить с тобой. Он уж мне не раз говорил: «Покажи ты мне как следует Андрееву жену». Ему ведь был Андрей Николаевич что брат родной. Стало быть, и ты не чужая.

— Нет, вы все-таки не хлопочите, Таня, — перебила Ольга, стараясь скрыть охватившее ее волнение, — ведь я вам помешала, вы занимались.

— Занимаюсь я каждый день, такая теперь моя доля. Благословил твой муженек на веселое дело.

— Трудно? — посочувствовала Ольга.

— Как тебе сказать, Оля? Трудно — это, пожалуй, не то слово. Хотя, правду сказать, и трудно. Работать как-нибудь, колотить пень, проводить день — нельзя, совесть не позволит, а чтобы хорошо работать, знать много надо. А ты хоть и раздиректор, а все баба. И хозяйство и дети. Надо везде успевать.

— А Василий как?

— Василий, не при нем сказать можно, счастье, а не муж. И отец и хозяин. Ну опять все-таки мужик. Вот заведешь, Ольга, свою семью, настоящую семью, когда детишки пойдут, поймешь, что есть такие дела, о которых мужчина и не догадается, будь он того заботливей. В доме хозяйка нужна… И на заводе хозяин нужен. Вот и воюй на два фронта… А работать стало сложнее. Теперь на голом перевыполнении плана далеко не ускачешь. Глубже брать надо. Производительность, качество, себестоимость! Вот сейчас москвичи большое дело начали. Ускорение оборачиваемости. Вроде бухгалтерское, книжное дело, а как вникнешь — вся жизнь завода перед тобой раскрывается. Так надо суметь вникнуть. Вот и сижу, — она указала на бумаги, разложенные на письменном столе, — учусь баланс читать…