Франц Таурин - На Лене-реке

— Что ж, она одна их сэкономила? — не сдавался скептик.

Но его реплику заглушили гулом возражений, посыпавшихся со всех сторон.

— Не дают в обиду новаторов, — засмеялся Василий. Он сидел рядом с Таней в первом ряду и сейчас, обернувшись, с интересом прислушивался к разгоревшемуся спору.

— Да что вы так раскричались! — пытался урезонить спорщиков Калугин, который вел занятие кружка.

— Ровно мирской покос делят, — сказал Сычев и, только сказав, сообразил, что вряд ли кто тут поймет его сравнение — молоды.

— Товарищи! — Калугин встал и постучал карандашом по граненому стакану. — К порядку! Вопрос, слов нет, интересный. Стоит в нем разобраться. Только криком тут не осилишь… Кому слово? — спросил он, когда аудитория успокоилась. — Может, ты, Данилов, пояснишь, как тут понимать надо? — обратился он к Феде, который, устав пережидать, пока стихнет спор, вышел из-за трибуны и уселся с ним рядом.

— Пояснять мне нечего, — возразил Федя, — что видел, рассказал. По-моему, понятно.

— Давай, Танюша, внеси ясность, — сказал Василий вполголоса.

Когда Таня подошла к столу, за которым сидели Калугин и Федя, шум в зале стих.

— Что нового в почине Лены Кораблевой? — начала Таня. — Верно, тут кто-то сказал, что экономить мы старались и до этого. И экономили. И была от этого польза. Но давайте вспомним, как это у нас получалось. Один сэкономит, другой перерасходует, и на поверку только-только в нормы укладываемся. К тому же в одной бригаде, скажем, у заготовщиков нитки сэкономили, в другой — у затяжчиков — гвозди издержали все. А сапог сшить — нужны и кожа, и нитки, и гвозди, и многое другое. Поэтому если и получалась где какая экономия, то никто ее не видел, вроде между пальцев уплывала… А по методу Кораблевой не так. Все, что сэкономлено, день за днем копится, и последний день месяца все, — Таня подчеркнула это слово, — все работают за счет этого своего запаса. На склад никто ни ногой. А если кому придется пойти, не хватит, значит, у него запаса, то, выходит, он от всего коллектива отстал, сорвал общий почин, общее обязательство. Кто же захочет в хвосте остаться? Никто! Стало быть, метод этот заставляет каждого мозгами шевелить, в том числе и нас, начальников, как обеспечить общий подъем работы. Это первое. Второе: экономию не только посмотреть — потрогать можно. Даже по нашим масштабам это ежемесячно несколько сот пар сверхплановой обуви. Вот, к слову сказать, и еще резерв для нашего веселого конвейера. А третье и самое главное, — Таня приостановилась, подбирая самые доходчивые слова, — почин Лены Кораблевой не только обеспечивает улучшение всех показателей нашей работы, но и воспитывает весь коллектив. Потому что работать по методу Кораблевой может только хороший, сплоченный коллектив, коллектив, в котором все до единого человека сознательно борются за успех общего дела. Вот видите, друзья, какое большое дело начала Лена Кораблева. Именно поэтому ее так горячо поддержал весь народ.

— Ну как, Вася, правильно я объяснила? — спросила Таня у Василия, когда собрание закончилось.

— Хорошо объяснила, — одобрил Василий. — Теперь могу быть в надежде, что у вас дело это пойдет. Начинайте смелее, а глядя на вас, и другие коллективы подхватят.

— Почему глядя на нас? — возразила Таня. — Пусть сами начинают.

— Во всяком деле, не только плохом, но и в хорошем, зачинщик нужен. Вот и зачинайте… на общую пользу.

— Ох, и хитер ты, товарищ инструктор, — засмеялась Таня.

— Не хитрей тебя, товарищ директор, — отозвался Василий. — Ну, ладно, похвалили друг друга и хватит. Пошли домой, Татьяна. Сегодня вроде пораньше домой попадем, — он посмотрел на часы, — четверть девятого.

— Четверть девятого, — спохватилась Таня. — Ай, Вася! Не пойду я домой. Мне к девяти в обком к Василию Егоровичу. А еще надо за Егором Ивановичем заехать.

— Вот те на! — протянул Василий. — Никак мы с тобой дома встретиться не можем, — и даже рукой махнул.

— Такие уж мы с тобой, Вася, ответственные стали, — вздохнула Таня. — Ну, иди, укладывай ребятишек, пока твоя ответственная жена государственные дела решает.

Еремеев пробыл в командировке четыре дня, и список посетителей, не попавших к нему на прием, не уместился на странице.

— Директор завода Парамонова вместе с Ынныхаровым приходили два раза и просили меня сообщить им, когда вы вернетесь, — доложил дежурный секретарь, подавая список Еремееву.

— Сообщите, что прошу их… сегодня вечером, часов в девять, — ответил Еремеев, немного подумав.

«Что это у них случилось? По пустякам Парамонова не пойдет к секретарю обкома. Тем более, приходили вдвоем… Неужто беда какая на заводе…»

Но думать так не хотелось. Скорее всего, пришли с просьбой поддержать какое-нибудь новое начинание. По таким делам к Еремееву приходили часто.

Еремеев вернулся из поездки в том радостно-бодром состоянии духа, когда особенно отчетливо осознается могучий размах общего строительства, а неизбежные во всяком деле трудности и помехи не то чтобы исчезают из поля зрения, но просто занимают в нем соответствующее их истинному масштабу место. Сама объективность оценки состояния дел служит тогда лучшим залогом успешного их дальнейшего хода.

Вместе с руководителем комплексной экспедиции Академии наук по изучению производительных сил края и начальником геологического управления Еремеев облетел районы работ важнейших поисковых партий. Даже его, человека, искренне любящего свой край, хорошо его знающего и поэтому верившего в почти безграничные возможности его дальнейшего развития, ошеломили как размах изыскательских работ, так и, в особенности, их результаты.

Рассматривая найденные образцы, слушая пояснения геологов, Еремеев воочию видел новые города в глухих, ранее недоступных местах, видел рассекающие бескрайнюю тайгу железные дороги, видел небывалое оживление на великой сибирской реке Лене, видел дальнейший могучий и яркий расцвет родного края, родного народа.

День, заполненный многими делами, и текущими и так называемыми перспективными, пролетел незаметно. Когда Еремееву доложили, что пришли Парамонова и Ынныхаров, он удивился: неужели уже девять часов?

Таня казалась смущенной и даже взволнованной. Егор Иванович был спокоен, как всегда, но озабочен.

«Нет, тут не новаторство, — подумал Еремеев, — на заводе что-то случилось».

И стариковская добродушная шутка, которой он хотел ободрить смущенную Таню, показалась ему неуместной.

— Слушаю вас, друзья, — сказал Еремеев, усадив вошедших.

— Говори, Татьяна Петровна, — сказал Ынныхаров.

Таня встала, и по тому, как она нервным движением оправила выбившийся из выреза жакета темный галстук, было заметно ее волнение. Еремеев жестом пригласил ее рассказывать не вставая, но она не села, а стояла молча, подбирая нужные слова.