Франц Таурин - На Лене-реке

— Молодец, Егор! — подхватил Федор Иванович. — Тут не только имениннику, всем гостям на зубок досталось.

— Порешили мы нынче с Егором Ивановичем, — начал Василий, — в ледоход поохотиться на островах.

— Куда думаете? — поинтересовался Калугин.

— На Гусиху, — ответил Василий.

— Место хорошее, — одобрил Сычев, — аж завидки берут, на вас глядя.

— Не надо завидовать, — усмехнулся Егор Иванович. — На Гусихе и троим места хватит.

— Не судьба, — сокрушенно развел руками Сычев. — Путевка у меня на курорт с пятнадцатого мая. Вместе со старухой хотим съездить… А может, не поедем, Фрося?

— Я тебе не поеду! — с притворной строгостью отозвалась жена. — Пропустишь одну весну, не умрешь.

— Только что не умру, — вздохнул Сычев.

— Нет, Федор Иванович, — возразил Василий, — тебе нынче обязательно на курорт. Сам говорил, сердчишко ремонту требует. А мы возьмем с собой Александра Тихоновича. Верно, Егор Иванович? Поедем, Александр Тихонович! Тебе, пока холостой, только и потешиться, а то, гляди, оженишься — обротают молодца, и… пропала твоя воля.

— То-то тебя обротали, бедного! — засмеялась Таня.

— Скажешь, нет? А кто вчера весь день за душу скреб: «Не ездил бы да не ездил бы, Вася»? Не ты?

— И сегодня скажу: опасаюсь. Ехали бы в гору на озера. А то на остров. Ну, как затопит!

— Не тревожься, Танюша, — успокоил Сычев, — нынче, по всем приметам, большой воды не будет.

— Так как же, Александр Тихонович, поедем?

— Рад бы в рай, да грехи не пускают, — засмеялся Луговой. — На заводе дел много. Отдыхать не время.

— На заводе все в порядке, — не соглашался Василий. — С планом дело поправили. Только что Андрею Николаевичу потруднее одному достанется. Так за дело. Пошто пирога нашего не отведал?

— Экий ты злопамятный! — укорила Таня.

— Нет, на Андрея Николаевича у меня зла нету, — уже серьезно сказал Василий. — Андрей Николаевич много для нашего завода сделал. Помог коллективу силу свою понять.

В кабинет директора вошли двое подростков. Невысокий коренастый паренек с живым, но испорченным шрамом лицом подал Андрею путевку из отдела кадров управления. «…направляет к вам для трудоустройства воспитанников Приленского детдома Данилова Федора Ивановича и Мышкина Петра Васильевича», — прочитал вслух Андрей и спросил:

— Который же из вас Данилов и который Мышкин?

— Я — Данилов, — ответил невысокий, со шрамом. Второй промолчал.

— Ну, садитесь, молодцы, — пригласил Андрей, улыбаясь. Ребята уселись. Андрей заметил, что высокий худенький Мышкин осторожно пристроился на самый краешек стула, тогда как другой, коренастый крепыш, уселся плотно, почти важно.

«По-хозяйски», — подумал Андрей, с удовольствием разглядывая его открытое лицо со слегка выдающимися скулами.

— Как жилось в детдоме? — обратился он к коренастому.

Тот промолчал.

— Ничего, — тихо ответил Мышкин.

— «Ничего» говорят, когда сказать нечего. Одеты вы хорошо, видать, заботились о вас. А как попали в детдом? Где родители?

— Отца давно нет. Я с матерью жил. Она сторожихой работала. Прошлый год умерла, — ответил Мышкин.

— Без отца, значит, жил. Трудная жизнь, знаю, сам без отца рос, — задумчиво сказал Перов и участливо посмотрел на Мышкина.

— А у тебя есть родители? — обратился он к Данилову.

— Никого у меня нет, — хмуро ответил Федя, — я беспризорник сызмальства.

— С охотой на завод пошли? — после минутного молчания спросил Андрей.

Ребята ничего не ответили. Мышкин хотел что-то сказать, но, покосившись на товарища, промолчал.

— Так… — протянул Андрей, пристально посмотрев на обоих. — Не бойтесь завода, друзья, привыкнете — полюбите. Производство интересное. На любой вкус специальность подобрать можно. Какая полюбится, той и обучим.

Андрей позвонил и распорядился пригласить начальника отдела кадров.

Вошел подтянутый юноша среднего роста, с гладко зачесанными назад волосами. Остановившись на пороге, он строго, почти сурово посмотрел на подростков. Как все очень молодые люди, он старался казаться старше своих лет и солиднее.

— Вот какое дело, товарищ комсорг, — обратился к нему Андрей, — прислали к нам двух молодцов. Поручаю их тебе, как начальнику отдела кадров и как комсоргу. Они никогда не бывали на заводе. Покажи им цехи. Комендант пусть приготовит им комнату в общежитии. И проследи, как их устроят. А завтра с утра зайдешь ко мне вместе с ними.

На заводе было что посмотреть. Мышкина особенно заинтересовала работа сложных обувных машин. Долго простоял он около затяжной машины, восхищаясь четкими и, казалось, осмысленными движениями ее работающих частей. Клещами, похожими на сложенную щепотью кисть руки, она прихватывала край заготовки, подтягивала его так, что заготовка плотно прилегала к колодке, и мелкими гвоздиками прикрепляла заготовку к стельке. Все это делалось так быстро, что трудно было уследить за движениями ее частей.

— Одна эта машина затягивает обуви столько же, сколько двадцать человек вручную, — пояснил ребятам мастер.

Федю поразило, как много людей работало здесь сообща. До этого такое скопление людей ему приходилось видеть только на базарах.

Но народ здесь был другой, строгий, сосредоточенный. В огромном цехе не слышно было людских голосов, разговаривали только машины — каждая на свой лад.

Еще удивительнее было то, что никто не обратил на них внимания, и настороженность, с которой Федя вошел в этот большой шумный цех, постепенно исчезла.

Федя Данилов немало пережил за свои шестнадцать лет. Родителей он не помнил. По документам значилось, что они крестьянствовали в одной из заречных деревень и умерли от тифа. Несколько лет он прожил у бабки — сердитой и грязной старухи, затем сбежал от нее, и с восьмилетнего возраста началась его самостоятельная жизнь, похожая на карусель: детдом, рынок, детприемник, и снова детдом, и снова рынок.

В пятнадцать лет, уже успев познакомиться с камерой предварительного заключения, Федя попал в Приленский детдом.

Федя прожил в детдоме около года.

Сначала он твердо решил сбежать и ждал только удобного случая. Но вскоре его включили в бригаду рыболовов. Проневодив короткую летнюю белую ночь в заливах и курейках береговой протоки, ребята к утру вернулись с обильной добычей. Весь нос лодки был заполнен рыбой — сверкающими серебром ельцами и красноглазками. Среди них лежали большие пятнистые зеленовато-коричневые щуки, приоткрыв хищную пасть, усеянную несколькими рядами мелких, острых как шилья зубов. Из груды выбивались наверх и топорщились беспокойные синевато-серые окуни, пошевеливая красными плавниками. Несколько крупных карасей блестело золотой чешуей, судорожно заглатывая воздух.