Франц Таурин - На Лене-реке

— Федя, не управиться мне сегодня. Натаскал бы ты мне воды, белье постирать надо.

— Я сейчас, — ответил Федька и, опасаясь, чтобы Таня не заметила краски, проступившей на его смуглых щеках, торопливо бросился в сени и, схватив ведра, выбежал из дому.

На следующий день Федька уже смело подошел к накрывавшей на стол Тане и попросил:

— Дайте я чего-нибудь поделаю!

Слова эти доставили Тане огромную радость: «Понял парнишка. Дошло до сердца». Она ласково взглянула на подростка.

— Отдохни, Федя. Устал ведь с работы. А после обеда поможешь мне белье на речку отнести.

Утром в воскресенье Таня отправила Федьку на рынок за мясом.

Опустив в карман куртки руку с зажатыми в кулаке деньгами, Федька почти бегом кинулся выполнять поручение.

У ворот рынка Федька остановился со странным чувством. Впервые в своей жизни он шел на рынок покупать. «Как все люди», — сказал он про себя и как-то особенно отчетливо почувствовал, что теперь он такой же, как и все, обыкновенный рабочий парень, непохожий на прежнего Федьку Меченого.

После ссоры Андрей и Людмила долго не разговаривали. Правда, они редко виделись. Работа на заводе шла напряженно. Андрей утром уходил очень рано, вечерами возвращался поздно; он командовал ротой всевобуча.

Зато в те очень редкие минуты, когда семья собиралась вместе, это взаимное молчание действовало на всех угнетающе.

— В доме как после покойника, — шептала Клавдия Васильевна, укоризненно взглядывая на сына и невестку, старавшихся не замечать один другого.

Так прошло около двух недель.

Однажды вечером Людмила подошла к сидевшему с газетой Андрею, улыбнулась и сказала:

— Ну, долго мы еще будем дуться?

Андрей отодвинул газету и внимательно посмотрел на Людмилу.

Она стояла перед ним, красивая, чуть высокомерная, ожидающая, что Андрей, как всегда после размолвки, сам сделает решающий шаг к примирению.

Поэтому улыбка ее была слегка насмешливой.

«Если я сейчас поступлю так, как ей хочется, встану и приласкаю ее, — думал Андрей, — то наша ссора будет закончена и в доме будет покой, который так нужен, чтобы после трудного дня отдохнуть и набраться снова сил. Это действительно очень нужно мне сейчас. Но буду ли я спокоен после этого? Ведь признать ее правой в нашей ссоре — это значит не только обмануть себя, но и укрепить ее неправильные убеждения, одобрить ее совершенно неверные взгляды на жизнь… А ведь так я всегда и поступал. И вот результат. С каждым днем мы все больше отдаляемся друг от друга, и скоро у нас не будет уже ничего общего, кроме фамилии и квартиры».

— Ты, кажется, от долгого молчания и говорить разучился, — усмехнулась Людмила.

Андрей скорее почувствовал, чем увидел, умоляющий взгляд Клавдии Васильевны, устремленный на него, и подумал, что тяготит его именно тревога матери, а не сама размолвка, с которой он, кажется, уже смирился.

— Нет, я думаю о том, как мы легко миримся и вскоре так же легко ссоримся.

— Значит, не стоит мириться, время терять?

— Нет, худой мир лучше доброй ссоры, — невесело ответил Андрей, — но мне так хочется, Люся, чтобы мир-то был не худой, а добрый… и продолжительный.

— То есть?

— Мне кажется, мы плохо стали понимать друг друга. На самое главное — смотрим разными глазами.

— Если ты самым главным считаешь отношение к вашим заводским героиням, то ты прав, — ответила Людмила.

— Ну, полно вам, — вступила в разговор Клавдия Васильевна, встревоженно наблюдавшая за ними, — и что это вас на ссору так и тянет? Начали разговор по-хорошему, по-душевному, и опять на ссору…

Людмила выслушала ее слова с заносчивой улыбкой, показывая, что считает себя правой, но в душе была озадачена и даже встревожена: в первый раз Андрей не поспешил безоговорочно ей навстречу. Но она не могла допустить, чтобы попытка к примирению, предпринятая ею, оказалась безуспешной. Скрывая досаду, она улыбнулась и сказала:

— Хорошо, что хоть заговорил, и то легче, — обратилась она к Клавдии Васильевне, пытаясь этим подчеркнуть, что видит в ней союзницу в споре с Андреем. — Давайте чай пить, я сегодня достала банку чудесного варенья.

Когда все сидели за столом, Людмила сказала Андрею:

— Чем дуться, ты бы лучше поинтересовался, что делает твоя бесталанная жена. Я поступила на работу. Да, — гордо улыбнулась она, — я теперь работаю. В студии пианисткой. Ты удивлен? Дома так скучно… Да и повестку могут прислать.

«Ах, только поэтому!» — подумал про себя Андрей.

В последнее воскресенье сентября Андрей вернулся домой вечером продрогший, изголодавшийся, усталый и… веселый.

Все-таки работали здорово!

Накануне, во второй половине дня, Перову позвонил секретарь горкома. Обстоятельно расспросив о положении дел на заводе, Еремеев закончил беседу неожиданным вопросом:

— Ты по субботам в баню ходишь?

— По субботам, — ответил Перов, не успев удивиться вопросу.

— Так… хорошо. Но только сегодня тебе лучше, пожалуй, не ходить, — все так же совершенно серьезно продолжал Еремеев.

— Почему? — машинально спросил Андрей.

— Завтра твоему коллективу выход на разгрузку. Гидрометеослужба грозит резким похолоданием. А у нас на причалах восемнадцать неразгруженных барж. Не успеем разгрузить — уйдут на отстой в затон с грузами. Ну, а ты понимаешь, что значит зимой возить сотни тысяч пудов из затона? Девяносто километров. Весь городской транспорт зарежем. Понятно теперь, почему не стоит сегодня в баню ходить?

— Понятно… только…

— Что только?

— Мы уже, Василий Егорович, два воскресенья подряд отработали. И по вечерам прихватывали. На этой неделе особенно. Правда, спецзаказ подогнали. И вот дернул меня черт за язык: пообещал я народу, что этот выходной при всех обстоятельствах будем отдыхать.

— Пообещал, говоришь, — посочувствовал Еремеев, — это хуже, что пообещал. Придется свое обещание нарушить. Народ поймет. Надо объяснить необходимость этого… Народ поймет, — повторил Еремеев. — Автомашины для подвозки людей на пристань подойдут к вам в восемь утра. Сколько человек выйдет?

— На работе в первой смене триста.

— На триста и машины подадим.

Когда утром Андрей подошел к зданию клуба, где было назначено место сбора, огромная толпа разношерстно одетых людей, в большинстве женщин и подростков, встретила его гулом восклицаний:

— Где машины?

Долго ждать не пришлось.

За углом послышались гудки, колонна автомашин выехала на площадь, заполнив ее рокотом моторов, и остановилась против клуба.

После нескольких минут шумливой суеты все уселись. Колонна тронулась.

Обернувшись, чтобы посмотреть, все ли уместились, Андрей увидел стоявшую около него Таню Парамонову.