Франц Таурин - На Лене-реке

И на мгновение Таня забыла о всем окружающем: и о заводе, и о стоящих возле нее девушках, и обо всем на свете, кроме маленького листика бережно сложенной телеграммы в верхнем кармане рабочего халата.

Телеграмму принесли утром. В ней было несколько слов:

«Завтра вечером буду дома. Василий».

Телеграмма подана вчера, поэтому «завтра» — это сегодня. Сегодня Вася будет с ней.

— В этом цехе проработал я двадцать лет, — сказал Егор Иванович и улыбнулся. — Теперь хочу в новом еще столько же поработать.

Он коснулся Таниной руки. Таня смущенно взглянула на него, не зная, долго ли так простояла, погруженная в свои мысли.

Они направились к новым цехам.

Каменный двухэтажный корпус нового завода стоял на берегу узкого длинного озерка. Когда-то здесь была протока реки. Потом протока застарела, заилилась, и осталась от нее цепь озер, озерков и болотец, покрытых лапчатыми листьями кувшинок и поросших по берегам камышом и осокой. Только в половодье вешняя вода соединяла эту цепь в сплошное русло, по которому иной раз даже пробрасывало мелкие быстрые льдины.

Завод стоял высоко над водой и был виден с самого далекого конца Рабочей слободки. Особенно хорош был он по вечерам, когда освещенные широкие окна бросали в темноту яркие снопы света и, отражаясь, повторялись в темном зеркале озера.

Жители Рабочей слободки, на глазах которых вырос завод, — редкий из них не поработал на стройке, — гордились заводом, любили его и называли «нашим».

— Где работаешь? — спрашивали слободские девчата подругу, с которой давно не видались.

— Теперь на нашем заводе, — отвечала та, и всем было ясно, где именно работает подруга.

По дороге Таня рассказала девушкам историю завода: как помогали строить его горожане, выходившие на субботники, как нескончаемым потоком поступали на стройку станки и машины с уральских, украинских, ленинградских заводов, как торжественно отмечали пуск завода в день празднования третьей годовщины победы над Германией.

— Выходит, мы немного и опоздали, — воскликнула Саргылана. — Как обидно!

— Зато вы одни из первых поступаете работать на новый завод, — утешала ее Таня. — Этим вы всегда будете гордиться.

Осмотр завода начали с цехов обувного производства.

— Покажем им вперед обувное, — сказала Таня Егору Ивановичу и улыбнулась. — Работать-то ведь у меня будут.

— Хитрая ты, Татьяна Петровна, — покачал головой Егор Иванович. — Увидела — хорошие девчата, сразу к себе.

— Как же иначе, — отшутилась Таня. — Вон они какие славные. Не отдам я их!

— Бери, бери, — согласился Егор Иванович. — Спорить с тобой, что шестом по воде провести. Вот приедут парни, всех в свой цех заберу, тогда твои красавицы сами ко мне убегут.

— Вот еще! — усмехнулась бойкая Варя Отустанова. — Пусть они за нами побегают.

Целый новый мир открылся изумленным девушкам. Вместе с Таней и Егором Ивановичем они переходили из цеха в цех.

На их глазах большие глянцевито-черные кожи превращались под ножами закройщиков в стопки деталей различной обуви. Монотонно жужжащий конвейер подавал их в соседний заготовочный цех, где десятки женщин и девушек работали, склонившись к швейным машинам. В штамповочном цехе тяжелые прессы, натужно ухая и вздрагивая после каждого удара, вырубали из негнущихся толстых темно-коричневых кож подошвы и стельки.

И все это стекалось на конвейер в пошивочный цех.

Это был самый веселый и интересный цех. Лента конвейера безостановочно плыла вдоль обступившей ее вереницы машин, и вместе с нею плыли попарно связанные большие черные, отливающие матовым блеском сапожные заготовки со склонившимися набок голенищами. Проворные руки перехватывали их, обрабатывали и возвращали на ленту. С каждым разом, побывав в руках рабочего, заготовки приобретали все более законченную форму, и, наконец, там, где лента, обогнув последний ролик, ныряла под конвейер, контролер снимал готовые пары сапог.

Саргылану поразила слаженная работа конвейера. Она успела заметить, что каждая операция требовала определенного времени: одна выполнялась быстрее, другая медленнее, но никто не стоял без дела и ни одна пара обуви не оставалась необработанной. Как будто все эти машины составляли один безупречно слаженный механизм, и не десятки людей, а кто-то один многорукий разумно и уверенно управлял этим механизмом.

На такую красивую работу можно было смотреть без конца!

Егор Иванович уже дважды напоминал — пора двигаться дальше: ему не терпелось показать свой цех, но Саргылана, словно завороженная, смотрела на ровно плывущую ленту и не двигалась с места.

А лента плыла и плыла…

И вдруг все нарушилось. Размеренно стрекотавшая машина словно захлебнулась и смолкла. Рабочий в сиреневой майке озабоченно оглянулся на непрерывный наплывающий поток обуви и склонился к машине. Высокий парень в синем комбинезоне с расшитой тюбетейкой на густых светлых волосах — потом Саргылана узнала, что это дежурный монтер, — быстро подошел к остановившейся машине и тоже склонился над ней. Сапоги продолжали передвигаться по конвейеру, но теперь работали только машины, расположенные до рабочего в сиреневой майке. Все машины, стоящие дальше, молчали.

— Остановите конвейер! — донесся откуда-то издалека голос Тани, и лента остановилась.

Саргылана огорчилась до глубины души. Стало обидно, что она не может ничем помочь, а ей так хотелось, чтобы лента быстрее ожила и притихшие машины снова весело заговорили.

Незаметно она подошла почти вплотную к месту происшествия. Рабочий в сиреневой майке и высокий монтер в расшитой тюбетейке возились около машины.

«Какая это ответственная, важная специальность — исправлять машины, лечить их, как врач лечит больного человека, — подумала Саргылана. — Если бы я могла когда-нибудь этому научиться!»

Она с уважением смотрела на высокого монтера и была уверена, что он быстро исправит машину. Уверена, потому что ей этого хотелось. Но минута шла за минутой, а машина не оживала.

Кто-то довольно грубо отодвинул Саргылану в сторону. Она оглянулась. Невысокий смуглый юноша окинул ее быстрым взглядом блестящих темных глаз. Видно было, что он очень торопится к машине, но, встретив взгляд Саргыланы, невольно задержался на какое-то мгновение, затем резко повернулся, машинально приглаживая прямые черные волосы.

Хотя внимание Саргыланы было приковано к машине, она заметила красивое лицо юноши. Сейчас он был озабочен, но насупленные брови не портили его, как не портил и зарубцевавшийся шрам, наискось пересекавший левую щеку.

«Фронтовик, — подумала Саргылана, — а мне показался таким молодым».

Темноволосый юноша со шрамом на левой щеке, несмотря на его молодость, был, очевидно, каким-то начальником. Выслушав высокого монтера, он покачал головой и отдал какое-то распоряжение. Монтер ушел и вскоре вернулся с небольшой металлической деталью в руках. Юноша со шрамом, нетерпеливо поджидавший его, взял деталь и повернулся к машине. Что он делал, Саргылане не было видно, но прошло не больше минуты — склоненная над машиной темноволосая голова поднялась, и, весело блеснув глазами, юноша отрывисто бросил рабочему в сиреневой майке: