Франц Таурин - На Лене-реке

— Что вы, что вы, Ольга Григорьевна! Как можно? Корья этого самого мы теперь втрое, коли не больше, против прежнего потребляем. Только уж ребят не мытарим, — он улыбнулся и добродушно махнул рукой. — Пусть отдыхают пострелята… На завод посмотреть зашли или совсем к нам?

— Старых друзей повидать, Прокопий Захарович.

— Хорошее дело, хорошее дело, — одобрил старик. — Милости просим.

Ольга помнила старый завод и потому, по привычке, осторожно переступила порог кожевенного цеха. Но это был совсем не тот цех. Асфальтированный пол отливал мокрым блеском. В просторном цехе было светло и чисто. Чебутыркин с довольным видом наблюдал за изумлением Ольги.

— Попригляднее, как бы так сказать, стало? — спросил он.

— Очень даже хорошо, — ответила Ольга.

— Вон и ваш напарник стоит, — указал Чебутыркин.

Но Ольга и сама уже увидела Сычева и Ынныхарова и чуть не бегом кинулась к ним. Старики встретили ее, как родную.

— Совсем к нам? — спросил прежде всего Сычев.

— Нет, повидаться зашла, — ответила Ольга, и ей самой стало грустно, что приходится огорчать стариков.

— А работаете-то где сейчас?

— Далеко, Федор Иванович. В Москве. В командировку сюда приехала.

— Надолго? — спросил Егор Иванович.

— Нет. С неделю пробуду.

— С неделю… — Егор Иванович покачал совсем уже поседевшей головой и огорченно вздохнул: — Не увидит тебя Саргылана, горевать будет. Много ей про тебя говорил.

Старики расспросили Ольгу про ее житье-бытье, погордились своим новым цехом, своими новыми делами… Еще бы надо поговорить, да Егор Иванович спохватился:

— Не одни мы на заводе. Надо ей и других повидать.

— Верно, Егор Иванович, — с грустью согласилась Ольга, — времени мало, а друзей много. Пойду к обувщикам.

Но в отделочном отделении ее перехватила Анна Никитична Королева. В тщательно отглаженном темном халате, под вырезом которого видна была белая кофточка, она казалась еще выше. Лицо ее слегка пополнело, но глаза по-прежнему были бойкие, молодые.

— Олюшка! Отколь тебя добрым ветром занесло? — воскликнула Королева, обнимая Ольгу.

— Издалека, тетя Аня, — отвечала Ольга, — а вас и не узнать.

— Диво ли, девонька, четвертый десяток доходит. Бабий век короткий.

— Не про то я совсем, — отмахнулась Ольга. — Стали вы еще лучше прежнего. Только такой нарядной я вас раньше на работе никогда не видела.

— Как же, Олюшка, — ответила с достоинством Анна Никитична, поправляя гладко причесанные волосы, — в начальство ведь меня произвели. Второй год мастером в отделке работаю.

— Молодец, тетя Аня! — от души порадовалась Ольга. — Не отстаете, значит, от Татьяны Петровны.

— Как же, догонишь ее, — засмеялась Анна Никитична, — во всем она меня обскакала. И за машину тогда вперед моего встала, и в начальники раньше вышла. Ну, а ты где теперь? До тебя, поди, и рукой не достанешь.

— Что вы, тетя Аня, — засмеялась Ольга.

И здесь пришлось задержаться и рассказать, как, почему и откуда приехала сейчас в Приленск.

В обувной Ольга попала только в конце смены. Там ее по-матерински обняла старуха Куржакова. Но больше всех растрогал Ольгу Федя. Он порывисто бросился к ней и, вдруг поняв, что он уже не подросток Федька, некоторого она усаживала за книгу и порой шутливо трепала за жесткие вихры, смутился и тихо сказал:

— Здравствуйте, Ольга Григорьевна.

Смена давно уже окончилась, а в переполненной рабочей конторке Тани шла и оживленная и задушевная беседа. Пять лет — срок немалый, было о чем говорить.

— Ну, друзья, на первый случай довольно, — сказала, наконец, Таня, — вы у меня Олю совсем уморили. Пойдем, Олечка, обедать.

Ольге очень хотелось пойти к Тане; не о всем ведь можно поговорить на людях, даже если эти люди и хорошие старые товарищи. Но времени уже не оставалось. Сергей Кузьмич просил к восьми быть в гостинице.

Таня вызвала из гаража директорскую «Победу» и поручила Феде отвезти Ольгу в гостиницу.

Ольга сидела на переднем сиденье, рядом с шофером, и, плохо слушая, что говорил ей Федя, думала: «Вот сижу в его машине, а самого его нет…»

У гостиницы Федя проворно выскочил, открыл Ольге дверцу и, уже попрощавшись, сказал:

— А я сдержал слово, Ольга Григорьевна. Спасибо вам за все.

Через несколько дней Ольга снова пришла на завод. Еще раз обошла цехи, еще раз поговорила со старыми товарищами. А потом Таня увела ее к себе.

— Чувствую, поговорить нам с тобой надо. По-бабьи, с глазу на глаз. Спрашивай.

— Расскажите мне, Таня, об Андрее Николаевиче.

Ольга произнесла эти слова спокойным, почти бесстрастным голосом, и только глаза выдавали огромное внутреннее волнение, охватившее ее.

— Что же тебе рассказать, Олечка?

— Расскажите все… что сможете…

Таня помолчала, как бы собираясь с мыслями.

— Никогда мы об этом с Андреем Николаевичем не говорили, но думаю я, Олечка, что помнит он тебя. Помнит и ждет.

— А почему вы так думаете? — с живостью спросила Ольга и, опустив глаза, медленно закончила: — Несколько лет я ему даже не писала.

— Почему думаю? — переспросила Таня. — Чувствую, что есть у него кто-то на сердце. Видно ведь. А кто же, как не ты? Не Людмила, нет! С Людмилой они разные люди… А трудно ему… Василий мой — ты ведь знаешь, рассказывала я тебе, какой он — один раз спросил его: «Долго ли бобылем ходить будешь, Андрей Николаевич?» А он промолчал, сказал только: «Наверно, долго», — и потом за весь вечер, почитай, слова не вымолвил.

И, понимая, что просьба Ольги вызвана не простым любопытством, Таня подробно рассказала, как жил эти годы Андрей Николаевич, сперва вдвоем с матерью, а последний год, когда она уехала к дочери, один.

— Я-то, Оля, о тебе не один раз вспомнила, — закончила свой рассказ Таня. — Уж так-то мне хотелось, чтобы встретились вы с Андреем Николаевичем.

Ольга некоторое время сидела молча, как бы прислушиваясь к своим мыслям, потом встала, подошла к Тане, обняла и поцеловала ее.

— Спасибо, Таня! Теперь вижу, правильно я сделала, что написала ему.

Она протянула Тане запечатанный конверт.

— Передайте, пожалуйста, когда вернется.

— Как же, Олечка! — воскликнула Таня. — Так и уедешь, не повидав Андрея Николаевича?

— Видно, не судьба…

— Когда еще приедешь?

— Не знаю… — тихо, в раздумье ответила Ольга, — может быть, и не приеду.

Плотный людской поток вынес Саргылану из вестибюля метро на площадь Маяковского. Она остановилась у облицованной гранитом квадратной колонны.

Две могучие реки текли по широким улицам, пересекая одна другую. Прямая, как стрела, уходившая вдаль улица Горького с трудом вмещала разноцветную массу автомобилей, так тесно следующих друг за другом, как льдины на реке во время ледохода. И не было, казалось, силы, способной остановить эту бесконечную лавину.