Сулейман Рагимов - Сачлы

— Нет, я потребую очной ставки! — запальчиво вскричал Мадат и в сильнейшем волнении зашагал по комнате. — При товарище Демирове!

Субханвердизаде опять помолчал, подумал и прежним бесстрастным тоном заметил:

— Не буди спящего пса!.. Алеша — упрямый, мстительный.

— Как он может говорить о том, чего не было? — прижимая к груди руки, спросил Мадат.

— Да он пока и не говорит, — терпеливо, словно утешая плачущего ребенка, сказал Гашем. — Я-то знаю, что ты честнейший и чистейший большевик! И тебя я предупредил для того, чтоб ты остерегался этого сына татарина… Не принимай так близко к сердцу! А если поднимешь крик, то кто-нибудь и скажет: «На воре шапка горит!»

— Напишу в Центральный Комитет партии!

— Неудобно перед Демировым, — возразил Гашем с неотвратимой логикой. Демиров обидится, скажет, что ты действуешь через его голову.

— Что же мне делать? — беспомощно простонал Мадат.

— А ничего не делай, работай, как и прежде, почаще бывай в аулах, крепи связь с народом. Ну, конечно, если Алеша собирает против тебя материал, то и ты не спи, собирай сведения против него, — натягивая одеяло на подбородок, бубнил Гашем. — В аулах много недовольных Алешей, его административными перегибами. Татарин!.. Вот и собирай исподволь заявления, жалобы… Как говорится: «Ругают — отругивайся, бьют — отбивайся!» А сложишь лапки, так мигом очутишься в утробе акулы!

— Что у нас в районе творится! — вырвалось у Мадата. И он сбивчиво, от волнения путая слова, рассказал о телеграмме Абиша.

В лице председателя не дрогнул ни один мускул.

— А я знаю об этом!

— Знаешь? — вскричал окончательно раздавленный этим градом новостей Мадат.

— Конечно!.. Хорош бы я был председатель исполкома, если б заткнул уши ватой, смежил глаза! — Улыбка Гашема была покровительственной. — Но ты ошибаешься, — Абиш, этот слизняк, сам ничего не придумал. Вижу и здесь руку Гиясэддинова. Да, да, и Демиров, и Алеша боятся твоего возвышения, — всем же ясно, что район жаждет видеть тебя в кабинете первого секретаря! — напористо, не давая Мадату рта открыть, как бы предвидя его возражения, продолжал он. — А получается очень стройно: едва район остался на попечении… троцкиста, классовые враги зашевелились.

— Но ведь тебя-то никто не отравлял!

— А как ты докажешь, что меня не отравили? — Субханвердизаде говорил почему-то весело. — Две недели валяюсь… Доктор Баладжаев, светило медицинской науки, прямо растерялся, не может поставить диагноза. Молодой медицинский кадр, гм… Сачлы тоже не видит причины заболевания. — Гашем почесал подбородок. — Значит, классовые враги по указанию, гм… троцкиста, друга мусаватистов…

— Никакой я не троцкист! — прорыдал Мадат; от ужаса глаза его расширились.

— Думаешь, я этого не знаю? И знаю, и верю тебе безраздельно! — твердо сказал Гашем. — Работай честно! Правда всегда одолеет кривду! Но вот что странно: когда ты произнес на активе пламенную речь, то Демиров, заложив руки в карманы брюк, расхаживал от стены к стене и ежился, как на сквозняке… Коммунисты тебе, брат, рукоплещут в восторге, а первый секретарь приуныл, будто собрался на поминки. Почему? Да потому, что твое вдохновение, ораторское искусство — для него нож острый! Ведь всем ведомо, как он шепелявит, мямлит, заикается на трибуне…

— Таир не завистлив! — упрямился Мадат, приходя в себя.

— Да ты сейчас не верь ни одному моему слову, — предложил Гашем, опять ныряя под одеяло. — Считай, что все это предположения… А сам гляди в оба! Не раскисай! У тебя — дети… Что это такое: сегодня — троцкист, завтра мусаватист? — вознегодовал он. — А вообще-то поезжай в горы, там ветерком тебя продует, и сразу забудешь обо всем!

— Да, так и сделаю, — кивнул Мадат.

«Теперь Абиш, этот вонючий „элемент“, в моих руках, — подумал Субханвердизаде. — Суну ему отравленный кинжал, велю — убей, и он убьет!..»

— Эй, Кеса-а-а! — протяжно крикнул Гашем, заслышав подозрительное поскрипывание двери. — Опять подслушивал? Собираешь материал для доносов?

Кеса на цыпочках вошел в комнату и, придав лицу набожное выражение, поклялся:

— Ни-ког-да! Смею ли я…

— Ладно, ладно, — Субханвердизаде сидел на кровати свесив ноги. — Где ты пропадал эти дни, осел, сын осла?

— Да я всегда тут! — Кеса помахал рукой, чтобы показать, где он находился.

— Что там натворил «элемент», сын «элемента»? Говори! — властно прикрикнул председатель.

Казалось, все окрестные горы рухнули на раболепно согнувшегося Кесу.

— Он написал… написал, что вас, всемилостивый начальник, отравили… И просил прислать на аэроплане комиссию.

Субханвердизаде схватил красную бархатную мутаку с золотыми тяжелыми костями и с размаху ударил ею Кесу.

— Подлец! Лиса! — с отвращением сказал он. — Почему же я не знал об этом?

— Ты, гага, болен… Тебя нельзя беспокоить… Сердце…

— Мое сердце выдержит и не такие напасти, — похвастался Гашем. — Беги и приведи сюда «элемента» и следователя Алияра!

Признавая справедливость народной пословицы: «Если один не помрет, то другой не воскреснет», Кеса вошел в райисполком не с парадного входа, а через заднюю дверь, со двора, и прокрался на балкон, опоясавший со всех сторон дом. В одном окне было разбито стекло, Кеса знал это давно и помалкивал, пригодится… Вот и пригодилось! Просунув тонкую руку в дыру, он поднял шпингалет, потянул к себе скрипнувшую раму. С замиранием сердца Кеса впрыгнул, как мячик, в темную комнату и приник глазом к замочной скважине в двери кабинета Субханвердизаде.

Странная картина открылась перед ним: потный, взъерошенный Абиш перебирал на столе какие-то разбухшие папки, листал их, бегло просматривал, то отбрасывал, вздрагивая, то снова изучал. Непрестанно он озирался, бросал боязливые взгляды и на дверь, и на прикрытое ставнями окошко. Затем он вытащил из кармана связку звякнувших ключей и прошел к стоявшему в углу сейфу.

«Да ты, бедняга, боишься, что тебя вот-вот арестуют», — догадался смекалистый Кеса.

— Так вот здесь и заключена моя жизнь, моя душа! — прошептал бескровными губами Абиш, но Кеса услышал эти слова, запомнил.

Принесенные из дому ключи не подходили; отчаявшись, Абиш швырнул их на ковер и обхватил сейф руками, будто встретился грудь с грудью с ненавистным врагом. Но увесистая металлическая махина и не пошатнулась.

«Перед нами явная попытка взломать кассу председателя исполкома, — сказал себе Кеса, и подлая душонка его наполнилась буйным ликованием. — А кому не известно, что там хранятся секретные бумаги!»

Тем временем потерявший голову от бессильной ярости Абиш выхватил из-за пазухи длинный ржавый ключ и вонзил его в скважину. Но как он ни бился, обливаясь потом, а повернуть ключ ему не удалось. Наконец, убедившись, что сейф, словно грозный утес, неподвижен и неприступен, несчастный попытался вытащить ключ обратно, чтобы замести следы. Дернул раз, другой, но замочная скважина будто спаялась с ключом, держала его цепко.