Сулейман Рагимов - Сачлы

Но самое-то удивительнее было то, что Валиахад за всю жизнь не злоупотребил ни единой копейкой, не присвоил ломаного гроша. С детских лет в его ушах звучало отцовское поучение: «Береженого бог бережет», «Скромная твоя долюшка, да не знает боли головушка». И, помня этот наистрожайший завет ныне покойного родителя, счетовод ограничивался установленным ему окладом. Семью он оставил в деревне, — там жизнь дешевле…

В райздравотдел Валиахад попал лишь после того, как получил от доктора Баладжаева заверение, что ревизоры сюда никогда не заглядывают.

— Очень спокойное место, ами-оглу, — заверил его Балад-жаев.

— Почему? А?

— К нам особое доверие.

— С чьей стороны?

— Со стороны самого товарища Субханвердизаде!. И действительно, Валиахад трудился в здравотделе без всяких неприятностей и недоразумений, наслаждаясь тишиною… Правда, в минувшем тридцатом году он пережил немалые страхи из-за выселения кулаков. Конечно, к кулацкому сословию он не имел никакого касательства, но уж таков был человек — страшился малейшего шороха, боялся, что ему вот-вот скажут: «Здесь дымно, встань и выйди-ка в сени!»

Однако никто не тронул счетовода, и он опять погрузился в скучное успокоение, старался вовсю, следил, чтобы денежные Документы были оформлены в надлежащем виде, придирчиво изучал каждый отчет о расходовании казенных денег, а затем тщательно подшивал их к делу.

И все-таки ангел смерти Азраил с обнаженным мечом вступил в контору в образе Худакерема Мешинова.

— Старый волк! — гневно вскричал Мешинов, вплотную подойдя к счетоводу. Дали б мне волю, так я в тридцатом году разделался бы с тобою, кулацким агентом!

У Худакерема была неистребимая привычка орать, бушевать, изгонять на людей страх. В назначении его председателем ревизионной комиссии он усмотрел особое доверие к нему Субханвердизаде и решил поразить весь район бдительностью и принципиальностью.

Счетовод вздрогнул, еще не понимая, что же произошло.

Приоткрыв дверь, Худакерем поманил ревизора Сарварова и распорядился отрывистым тоном:

— Приступайте к выполнению своих обязанностей, товарищ! Хоть и с опозданием, а мы накрыли этого зловредного типчика. Теперь он уже не вырвется из наших рук!

Сарваров вошел в комнату бочком, не сводя глаз с крикуна Худакерема, и представился:

— Ревизия!

— Добро пожаловать, братцы! — вырвалось у потрясенного неожиданностью Валнахада.

— К добру или не к добру, это мы еще посмотрим, — угрожающе заметил Мешинов, поддергивая высокие голенища своих сапог. — Мы прибыли произвести ревизию… со всеми вытекающими последствиями!

Бедняга Валиахад сразу пожелтел, и круглое лицо его превратилось в надтреснутую айву. Да, Азраил уже занес обоюдоострый меч над его склоненной шеей!.. В угнетенном состоянии духа он сложил грудой на столе ведомости, папки с подшитыми ордерами, приходными и расходными квитанциями и прочими документами. Затем он открыл стоявший неподалеку шкаф, плотно набитый папками с делами.

«Ревизия!..» — зудело и звенело в его ушах, словно туда заползла уховертка.

Собственно, Худакерем еще не подозревал счетовода в различных махинациях, не имел оснований считать его кулаком или подкулачником, а попросту не мог расстаться с привычной ему и приятной его гордыне воинственностью. Вот почему и сейчас, заглянув в шкаф, он загремел:

— Посмотри, этот матерый кулацкий волк превратил советские деньги в груду ненужных бумажонок!.. Испепелил народную казну!

«И в береженое око вонзается колючка», — вспомнил счетовод пословицу и, заикаясь, объяснил:

— Весь архив был в ужасном состоянии, в подвале валялся, в старых разбитых ящиках!.. Не ведая сна и отдыха, я привел документацию в порядок по годам, подшил по номерам, как и положено.!

«Молодец!» — подумал Сарваров и, отведя грозного Худакерема в сторону, прошептал:

— Клянусь аллахом, страх одолел этого несчастного от твоего крика! Пока не вмешивайся, а я уломаю этого червяка, как надо. Иначе вся ревизия, все наши труды и старания окажутся ни к чему. «И собаку упустим, и веревку потеряем!..»

Мешинов глубоко засунул руки в карманы кожана и, возмущенно посапывая, отошел, дабы наблюдать за ходом ревизии, — так полководец с холма следит за течением победоносной битвы.

— Значит, вы собрали здесь и рассортировали документы за прошлые годы? спросил Сарваров.

— За прошлые годы, — кивнул счетовод. — Что нашел, то и подшил: Как мне понять, что тут творилось до меня?

— Может быть, наиважнейшие документы затерялись?

— Может, и затерялись. Мне-то что!.. Отвечаю лишь за себя. Кроме того, доктор Баладжаев меня заверил…

Но тут глаза Худакерема блеснули до того зловеще, что счетовод прикусил язык, смекнув, что проговорился.

— Советские законы писаны и для докторов, и для счетоводов, — веско заметил Мешинов и приосанился, словно вымолвил какую-то неслыханную мудрость.

— Так я и сохранил архив, чтобы было видно, как здесь соблюдались советские законы, — сказал Валиахад.

— Давай сюда документацию за последние два года, — приказал Сарваров.

Он еще не понимал, для чего назначена ревизия, почему комиссию возглавляет горластый Худакерем, и решил держаться осторожно.

— Вот это дела тридцатого года, это — тридцать первого, это — первой половины текущего тридцать второго, — объяснял он, громоздя на столе папки высокой горою.

Сарваров запер шкаф, продел бечевку в привинченные к дверцам кольца и, залив кончики сургучом, пришлепнул их.

Заглянув в бумаги, Сарваров написал на клочке газеты:

— Четыре тысячи семьсот сорок восемь листов… Так?

— Именно так, я не раз пересчитывал и нумеровал.

В этот момент в компакту торопливо вошел завхоз больницы Али-Иса. Он с утра почуял, что началась ревизия, и решил, что выгоднее явиться самому, чем дожидаться вызова.

— Привет, привет, привет! Добро пожаловать! — раскланялся он и прохаживавшемуся с независимым видом из угла в угол Мешинову, и долговязому ревизору, и на всякий случай Валиахаду…

На него не обратили внимания.

— Мы забираем все эти материалы с собою, — сказал Худакерем, — чтобы рассмотреть их основательно. До копеечки!.. Дотянувшись до Сарварова, завхоз шепнул ему на ухо:

— Уносить документы из учреждения не положено!

— Таково личное распоряжение товарища Субханвердизаде, — пожал плечами ревизор. — Он намерен сам заняться ревизией!

— Конечно, перед лицом такого человека моя шея превращается в волос, любезно улыбнулся Али-Иса. — Я же не возражал, а спрашивал.

«Значит, доктору Баладжаеву пришел каюк? — спросил он себя. — Кончилась его песенка!..»

Но Худакерему не понравилось, что ревизор сослался на приказ председателя исполкома. Ему казалось, что достаточно слова его самого, Мешинова. И не для чего непомерно возвеличивать Субханвердизаде!.. Сейчас речь идет о законности.