Аркадий Инин - Вот и лето прошло...

А вот и один Юрий. Довольно неожиданная фотография: он навеселе, растрепан, галстук съехал набок, лицо расплылось в блаженной улыбке.

Таня вкатила в комнату сервировочный столик с чашками-блюдцами, сахарницей и коробкой печенья.

— Сейчас будет волшебный напиток! — пообещала она.

И вновь сработала женская интуиция: на столе под стеклом было множество фотографий, но Таня безошибочно усекла, какой именно заинтересовался я.

— Вообще-то пьяный мужчина — это отвратно, — вздохнула она. — Но его я таким люблю.

— И часто он бывает… таким?

— Очень редко, к сожалению. — Уловив недоумение, которое я и не пытался скрыть, Таня пояснила: — Он в такие минуты какой-то беспомощный и весь… мой, понимаете? Он называет меня «мамочка» и один раз даже просил взять его на ручки.

Она засмеялась. И тут же, без всякого перехода, снова заплакала.

— Ну я не знаю, что вам еще рассказать! Я люблю его! Люблю!

— Таня, не надо, мы же договорились…

— Хорошо, хорошо, не буду… Хотите, я расскажу о нашей последней встрече?

— Хочу. Но можно, вы начнете с первой?

— А что? Это было очень обыкновенно. Познакомились на вечере. На новогоднем. Сейчас мне кажется, что я его полюбила сразу. Хотя, наверно, нет… Он назначал мне свидания, а я не приходила. Потом все было хорошо, даже очень хорошо. Целый год… А потом, наоборот, он как-то избегал свиданий, потом — снова я… Потом опять вроде все хорошо, — Таня попыталась улыбнуться. — Наверно, как у всех — с переменным успехом. Знаете, если в первые год-полтора не поженились…

— Знаю, — коротко сказал я.

Тут с кухни донеслось какое-то шипенье. Таня вскочила.

— Ой, сбежал кофе! Вечная я ворона!

И улетела в кухню.

Похоже, человечество делится на две категории. На тех, кто никогда не проворонит кофе или молоко, и на тех, у кого они сбегают всегда. В этом смысле мы с Лекой некая микромодель человечества: у нее — всегда сбегает, у меня — никогда.

Таня возвратилась и добавила к моим размышлениям свою информацию:

— Юра всегда надо мной смеется, он-то в жизни кофе не прозевает! Надо же, такой конфуз при госте… Ну, ничего, я новый поставила.

Она принялась расставлять на столе чашечки, блюдечки, раскладывать ложечки, салфеточки. Вот это всё у нее получалось ловко и очень элегантно.

— Расскажите о вашей последней встрече, — попросил я.

— Это было в прошлое воскресенье, в день рождения…

— Чей день рождения?

— Юрия. Ах, вы же не знаете…

Да, этого я не знал. И мне это показалось чрезвычайно важным. Почему — пока не знаю. Но так уж в любом деле: какая-то мелочь, какая-то ниточка, за которую потянешь — и размотался весь клубок. Такой ниточкой мне и показался Танин рассказ о том, что у Юрия произошла путаница, описка в документах. Он родился восьмого июня, а в паспорте стоит восьмое июля. Одну буквочку перепутали. Близкие друзья это знали и поздравляли его именно в этот день, законный — восьмого июня. Поздравляла его, конечно, сама Таня, Володя Куликов, Толя Петелин…

— А друзья давали ему в этот день телеграммы?

— Зачем? — удивилась Таня. — Мы ведь все здесь, рядом.

— А из других городов?

— У него нигде нет таких близких, которые знают… Ну, конечно, родители в Свердловске, но они ему просто звонят. А телеграммы… Нет, по-моему. Да я вам скажу, с этой путаницей июнь-июль, даже мы, друзья, иногда забывали поздравить. В этот раз забыла я…

— Вы?!

Наверно, я спросил это чересчур резко, потому что Таня стала торопливо оправдываться:

— У меня был очень тяжелый день, требовали каких-то фантастических справок, жалобу написали… Я только с работы прибежала, даже не успела переодеться, и тут он раньше обычного пришел. Я просто забыла поздравить. Мы пили кофе, смотрели телевизор, а он ждал…

— Ждал?

— Да-да, я теперь понимаю, он все время ждал. А потом посмотрел на часы и сказал; «Двадцать ноль-ноль. С днем рождения, Юра!» Тогда я вспомнила и начала поздравлять… А он встал и говорит: «Если в день, когда человеку — тридцать, даже ты об этом не помнишь, значит, и в остальные тридцать лет человек никому не нужен!»

— Красиво. Хотя и несколько преувеличенно. Что же вы ему — в ответ?

— Я начала орать.

— Орать?..

Таня виновато улыбнулась.

— Знаете, как кричит женщина, когда ей очень обидно? Я кричала, что он три года терзает меня, что он эгоист, что он даже не пытается подумать, почему я могла забыть…

— А он?

— А он выслушал, помолчал и ушел.

Так-так… Помолчал и ушел. А ему бы тоже поорать, помахать руками, постучать себя в грудь — разрядиться. Не берусь давать медицинские советы, но, по-моему, человеку противопоказано давить в себе крик. Этот крик все равно из него вылезет, только кто знает когда… Вот почему мушкетеры были такие крепкие ребята со стальными нервами? Может быть, потому что они чуть что — не рассуждали, а сразу хватались за шпаги?

Но, кажется, я сам чересчур долго рассуждаю. А пора бы уже спросить Таню:

— Почему вы не рассказали мне все это сразу?

— Не знаю… Сначала я думала… обычная наша ссора. Потом позвонил Петелин, что Юра пропал, рассказал про попугая, я испугалась…

— Ну с попугаем ложная тревога.

— Да, мне потом Куликов сказал. Я обрадовалась и… разозлилась: какая-то комедия получается! А тут пришли вы… Ой, опять!

Таня вскрикнула и метнулась из комнаты — на кухне вновь зашипел убегающий кофе.

Да, видно, пора брать это дело в мои надежные руки. У меня не сбежит!

Я вышел в кухню, где крайне огорченная Таня, обжигаясь, выливала гущу из заляпанной кофеварки.

— Извините, я сейчас новый… Извините… Вот так всегда, если уж день с утра не заладился…

Она приговаривала все это со слезами, но на этот раз я и не пытался ее утешать: пустяковые слезы по поводу сбежавшего кофе меня не беспокоили, напротив, даже радовали, ибо отвлекали от других слез более печальных.

— Не возражаете, если мы его вместе покараулим? — предложил я. — У меня не сбежит, работаю с гарантией.

— Конечно, конечно, только здесь грязища!

Ну, положим, это были традиционные женские отговорки, не имевшие под собой никаких оснований: кухня сияла чистотой, блестела кафелем и пластиком. Однако, видимо, желая создать еще больший комфорт, Таня нажала клавишу транзистора на полке. Он затрещал невнятно, она хотела его выключить, но я уж взял и это дело на себя, стал крутить ручку настройки, предоставив Тане заниматься ее делом — отмывать кофеварку, засыпать новую порцию кофе, заливать его водой, ставить на огонь.

Она делала это привычно и умело, да и я не подкачал: эфир транзистора очистился — и полилась негромкая песня, знакомый голос упорно неувядающей Эдиты Пьехи: