Эмэ Бээкман - Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка [Романы]

Много позже я понял, что тогдашний испуг в один момент лишил меня самоуверенности, к которой примешивалось тщеславие. Внезапно я оказался беззащитным и напуганным и, разумеется, стал искать опоры в своей почти законченной научной системе. Размышления об этой сложной структуре приободрили меня, я решил, что беглого анализа такого сравнительно примитивного явления, каковым является один из моментов семейной жизни, достаточно, чтобы устранить некоторые отклонения и восстановить равновесие.

Я был нетерпелив, для долгих копаний в себе у меня не хватало времени, я хотел немедленно поставить все на свои места. Вскоре мне предстояло в сопровождении Аврелия лететь через океан, я задумал покопаться в научных лабораториях нескольких университетов и намеревался пробыть в отъезде самое большее месяц. Собственно говоря, предстоящая поездка была необходима мне, чтобы немного проветриться перед тем, как закончить серию статей. Заготовки лежали на письменном столе. На какое-то время я должен был отвлечься от этих исписанных листов бумаги, чтобы вновь испытать их властную притягательную силу. Чтобы заторопиться домой, за свой стол, в свою крепость, в свой кабинет. Темно-коричневые и мшисто-зеленые тона комнаты способствовали концентрации мыслей на тайнах жизни. Я почти всегда заходил в свой кабинет с каким-то благоговением, словно в святилище. А уходя из кабинета, верил, что обрывки мыслей остаются висеть в спокойном полумраке; и в самом деле, возвращаясь, я обнаруживал перед собой комбинации, ожидающие своего развития, они покачивались на прежнем месте, в едва колеблющемся воздухе, мне было легко собрать все нужное воедино и продолжить то, что осталось незавершенным. Все, что приходило мне в голову в кабинете, никогда не забывалось и не улетучивалось. Когда я возился в лаборатории или находился в поездке, я всегда должен был записывать в блокнот осенившие меня мысли, в противном случае они либо исчезали, либо сами собой трансформировались в прописную истину.

Итак, рейс через океан должен был взбодрить меня и вызвать тоску по рукописям и кабинету. Накануне решающего рывка надо было обрести идеальное душевное равновесие, чтобы максимально сосредоточить свои силы и волю. Я не сомневался, что, вернувшись домой, с жаром наброшусь на работу. Я ни в коем случае не собирался отказываться от поездки из-за капризов Тессы.

Я торопливо перебирал в памяти последние недели нашего брака. Нюансы более отдаленных времен так и так позабылись.

За несколько дней до отъезда, известив Тессу о своих планах, я заметил, что она отвела глаза и помрачнела. Я терпеливо объяснил жене, почему не могу взять ее с собой. На том материке наши интересы разошлись бы — это ведь не увеселительная поездка, — меня отвлекали бы посторонние разговоры и праздные желания что-то купить или посетить сенсационные места. Тесса, казалось, поняла мои доводы, во всяком случае спорить не стала. Когда же на следующий день она вскользь обронила, что позвала в гости своих друзей и чтобы я по этому поводу освободил себе вечер, я понял, что на этот раз должен покориться.

Большей частью я сторонился ее друзей. К тому же они менялись так часто, что запомнить их имена было невозможно.

В тот вечер в нашей квартире собралось с десяток совершенно незнакомых мне людей. Я благоразумно запер дверь своего кабинета и сунул ключ в карман, чтобы никто из них развлечения ради не зашел туда и не переворошил бумаги на письменном столе.

Едва собравшись, друзья Тессы умудрились перевернуть квартиру вверх дном. Меня ошарашила их ретивость — про себя я окрестил их вечными двигателями. Они непрерывно шныряли по комнатам, запускали музыкальные агрегаты — игнорируя мое неудовольствие, Тесса накупила их в большом количестве, везде у нее под рукой должны были быть клавиши и кнопки, — хлопали дверцами холодильников, доставали из бара и буфета вина и напитки покрепче, понаставили всюду формочки для льда, бутылки из-под лимонада и минеральной воды; то тут, то там в наши старинные люстры стреляли пробками из-под шампанского, женщины беспрерывно готовили на кухне все новые салаты из шампиньонов и коктейли с крабами, в бесчисленном количестве разносились баночки и бутылочки с приправами — весь этот грандиозный бедлам олицетворял, по их мнению, праздник и отдых.

Прежде я деликатно намекал Тессе, что она могла бы не возиться с приготовлением еды и напитков, наняла бы повара и слугу, которые накрыли бы стол как полагается. Я с удовольствием после долгого перерыва воспользовался бы накрахмаленными салфетками и смотрел бы на серебряные подсвечники и букеты гвоздик в вазах, как в былые времена, когда отец с матерью принимали гостей и мне тоже разрешалось сидеть вечером за столом.

Тесса смеялась и говорила, что этак чинно киснуть за столом давным-давно изжило себя и к тому же смертельно скучно.

Молодые мужчины и женщины предпочитали сидеть развалясь в креслах или слоняться из комнаты в комнату. Во время приемов, которые устраивала Тесса, я не находил себе места. Где бы я ни пристроился, меня обязательно задевала бедром проходившая мимо хихикающая или хохочущая женщина, словно в нашей квартире мало места и невозможно пройти мимо, не толкнув кого-то. Я попробовал укрыться в ванной комнате, чтобы хоть немного отдохнуть от всех них; грохочущая музыка, шум голосов и экзальтированные выкрики начинали действовать на слух. Но, увы, меня опередили. За незапертой дверью я обнаружил парочку. К счастью, я не оказался свидетелем чего-то непристойного, но все же разозлился; высокий кудлатый мужчина в узких брюках, которые прямо-таки трещали по швам, стоял нагнувшись над раковиной и преспокойно чистил моей зубной щеткой свои лошадиные зубы. Женщина, поставив ногу на край ванны, затягивала ремешок на туфле.

Странно, что она проявляла такую заботу о своих туфлях, состоявших из тонюсеньких ремешков, в то время как молния на ее вечернем платье была расстегнута до самого копчика.

Я возмущенно фыркнул и захлопнул дверь.

Теперь я уже никуда не решался сунуть нос. Я охотно приготовил бы себе на кухне сандвичи — живот подвело от голода, эти сварганенные наспех салаты я не рискнул есть, — однако боялся попасть под ноги снующим в кухню и из кухни женщинам, да и вряд ли мне удалось бы найти там чистые ножи и вилки.

Я с нетерпением ждал конца этого томительного кутежа. Я жаждал уединения в своем кабинете, броситься на диван и выспаться при открытом окне. Воспользоваться спальней в сегодняшнюю ночь было невозможно. Какая-нибудь бесстыжая парочка конечно же побывала в нашей постели. В конце концов я ведь не какой-то завсегдатай ночлежки, чтобы спать на грязных простынях.