Абдурахман Абсалямов - Орлята

— Папа, финны нас плеткой били… Маму, и меня, и Юру… Дедушку два раза запирали в будку.

На улице загудела машина. Джаббаров выглянул в окно.

— Генерал! — проговорил он удивленно.

Урманов заторопился на улицу, за ним бросился и Дудин.

Выслушав рапорт Урманова, генерал посмотрел на Дудина:

— Нашел семью, товарищ Дудин?

— Так точно, товарищ генерал!

Генерал пожал ему руку:

— Поздравляю!

— Спасибо вам, спасли, товарищ генерал.

— Благодарю тебя за твою службу, товарищ Дудин! Все мы сражаемся за свою родную землю. Радуюсь твоему счастью, даю тебе отдых на один день. Побудешь в семье, потом догонишь своих. Впереди нас ждут другие семьи, они еще томятся в руках врага.

Дудин попросил комдива хоть на минуту зайти к нему в дом.

Ильдарский сошел с машины и зашагал вслед за солдатом. Его встретили Наталья и старик с непокрытой головой. Генерал пожал руку Наталье, обнял старика и поцеловался с ним.

— Спасибо, дед, вырастил храброго воина. Видал, какова грудь-то у сына?

— Таким и полагается быть русскому человеку, — ответил старик, — Я и сам участвовал в походе Антикайнена. Пожалуйте к столу, товарищ генерал.

Посидев немного, генерал встал.

— Благодарю хозяев за угощение. — Ильдарский извинился, что не может дольше задерживаться.

— Посидели бы еще немного, устали, видно, с дороги…

— После победы посидим, дед! А пока времени в обрез. Будьте здоровы!

На улице генерал вызвал к себе Урманова.

— Почему не зашел ко мне, как только прибыл в часть?

Урманов покраснел.

— Виноват, товарищ генерал.

Зазнался, что ли, став офицером?

— Я, товарищ генерал, постеснялся.

— Нет, брат, разведчики так не разговаривают. Ну да ладно уж. Где неприятель?

Галим доложил.

— Ни на минуту не отрываться от него! Нельзя его живым выпускать с нашей территории.

— Слушаю, товарищ генерал.

— Рация есть у тебя?

— Нет, товарищ генерал.

— Получи рацию — и вперед!

На другой день разведчики достигли развороченной, изрытой снарядами высоты. На каждом шагу — следы тяжелого, отчаянного героического боя, который выдержали здесь доблестные советские люди.

…Первым заметили тело Пичугина. Видно, финны бросили под него, еще живого, зажженную термитную шашку и придавили тело бревном. Одежда его сгорела, а тело обуглилось. На лице его можно было различить следы страшных мук.

Неподалеку от Пичугина, раскинув руки, лежал Лаков. Во вспоротый живот его была всунута ручка от гранаты. На спине Гаранского кинжалами вырезали звезду.

У надломленной сосны Урманов нашел тело Георгия Ломидзе. В то время как трупы остальных разведчиков были изуродованы, его тело оставалось нетронутым.

Ломидзе лежал ничком, с вытянутой вперед рукой, в которой была зажата, круглая граната с выдернутым кольцом. Вражеская пуля поразила в сердце старшину в ют момент, когда он поднял руку, чтобы бросить последнюю гранату. Земля вокруг тела Ломидзе вся была истоптана. Финны, видно, долго ходили вокруг да около, но прикоснуться не решились: побоялись гранаты с выдернутым кольцом. Бесстрашный моряк, храбрый разведчик и после смерти не дался своим врагам.

Урманов; обнажив голову, молча смотрел на вытянутую, с гранатой, руку друга. Ломидзе как будто завешал живым идти только вперед.

Подошел Шумилин и тоже обнажил голову, не в силах оторвать взгляда от устремленного вперед тела Ломидзе.

— Всех!.. — произнес он дрогнувшим голосом — Только Верещагина и Акбулатова не нашли…

На горизонте собирались грозовые тучи. Шумели сосны. Сверкнула молния и зигзагами пошла над лесом. Ударил гром страшной силы, деревья закачались…

Только спустя полгода Наиль узнал о том, что Хаджар пала в боях за Сталинград. Вражеская авиация разбомбила их редакцию. Работники редакции бросились спасать кассы со шрифтами, запасы бумаги. Их личное имущество все сгорело. Наиль потерял дневник и блокнот с адресами друзей. Полевую почту Хаджар он помнил наизусть, но тем сильнее было его беспокойство, когда он перестал получать ответные письма. Наиль не знал, что и думать. Он не допускал мысли, что Хаджар могла погибнуть. Для него это было равносильно предположению, что завтра не взойдет солнце.

И он думал самое простое: что его письма не дошли до нее, как многие письма Хаджар не доходили до него при его переводе в другие части. Хаджар тоже могли куда-нибудь перевести. А возможно, что у нее и времени не хватает писать, раз идут сильные бои. Постепенно он стал сомневаться в своей памяти: не перепутал ли он номер полевой почты?.. Но как проверить себя? Блокнот с адресами сгорел. Однажды под вечер ему вручили письмо. Он посмотрел на обратный адрес и обрадованно воскликнул:

— От Белозерова!

По прежним письмам Хаджар он знал, что Петр Ильич и Хаджар были в одной части. Однако номер полевой почты на этом конверте был другой. Переменили? Перевели? Наверно, у Хаджар также изменился адрес, поэтому она и не получала писем Наиля. Ну конечно, переменился, раз переменился у Петра Ильича.

Взвесив на руке письмо, Наиль почувствовал вдруг, что в помещении душно. Он вышел и, пройдя мимо полуразрушенного каменного сарая, опустился на сваленный снарядом могучий старый клен. Повертев конверт, он надорвал дрожащими пальцами один его край. Четыре листа из ученической тетради, написанные ровным каллиграфическим почерком. На него повеяло чем-то близким, дорогим еще со времени детства. Петр Ильич сообщал, что после ранения, возвращаясь из госпиталя снова на фронт, заехал на несколько дней в Казань. Мелькнуло имя Хаджар…

«…Коллектив нашей школы, все мы гордимся тем, что воспитали такую отважную девушку. Я встречал ее в донских степях, я видел ее в окопах Сталинграда. Она не знала страха и до последнего дыхания своего была предана нашей любимой родине…»

Наиль вновь и вновь перечитывал эти строки. Но до его сознания никак не доходила мысль, что Хаджар уже нет в живых, что она погибла в бою. Он своими глазами видел сотни смертей, не раз и сам подвергался смертельной опасности, однако гибель Хаджар была для него настолько невозможной, что секунду он недоумевал: «И что за несуразицу пишет любимый учитель?..» Вдруг в глазах у него потемнело. Буквы запрыгали. Его охватило жаром. Наиль расстегнул воротник.

— Хаджар, Хаджар! — шептал он, комкая письмо, прижимая его к груди.

Он долго сидел, уронив голову на колени. Если бы на него не наткнулся старший лейтенант Акимов, работник той же редакции, Наиль, возможно, просидел бы так еще несколько часов.

— Наиль, что с тобой?.. Плохие вести получил?.. — склонился над ним Акимов, высокий юноша с открытым лицом.

— Если бы просто плохие, Саша… Я получил страшную весть. — Яруллин медленно поднял голову, на его осунувшемся лице особенно выделялись сейчас большие роговые очки в черной оправе.