Вольт Суслов - Красные облака

Раскопался я и снова кричу:

– Есть!

Дядя Никифор стулом скрипнул. Сел, значит,

– Ишь ты, устроился! – говорит.- Вставать-то встаёшь?

– А что? – спрашиваю. – За водой?

– И за водой, и само собой. И вообще… Билет вот я тебе принёс. В жакте дали. На ёлку.

Я даже не понял. Наполовину из-под "наполеона" вылез. Сел.

– На какую ёлку?

– В клуб, – говорит дядя Никифор. – Тебе вот и дружку твоему. Подарки будут. Хлеба, говорят, дадут. Без карточек. Да ты что глазами-то хлопаешь? Не во сне я. Вот они – билеты. Вставай!

На столе лежали белые квадратики с печатями. Два. Мне и Вовке. Всё правильно. Не во сне.

На ёлку мы пошли часа за два до начала. Во-первых, идти целых три квартала. А во-вторых, Вовка сказал, что если и вправду будут давать хлеб, то всем может не хватить, надо очередь занимать. Как в булочную.

Клуб был уже открыт.

– Раздевайтесь, мальчики, проходите, – встретила нас тётенька в белом халате. – На второй этаж.

Елка стояла в зале. Не такая, как до войны, но всё-таки ёлка. Настоящая. С зайчиками, с белочками, золотыми стеклянными шишками и с пикой на макушке.

Мы раз пять обошли её вокруг. Вовка даже оторвал несколько зелёных иголочек, посмотрел, понюхал и отправил в рот.

– От цинги помогает, – сказал он. – Из этих иголок специальное лекарство делают. И всем велят пить.

Вдоль стен в зале стояли столы, покрытые большими простынями. Они, как огромные сугробы, окружали ёлку, и было непонятно: что тут главное – столы или ёлка? Наверное, всё-таки столы. Потому что, когда стали приходить ребята, сразу же заскрипели стулья, задвигались скамейки. Вовка тоже дёрнул меня за рукав.

– Куда садиться будем? – озабоченно спросил он.- С того конца или с этого?

Мне почему-то хотелось поближе к сцене.

– А если от дверей давать будут? – усомнился Вовка.

Мы сели посредине.

Елку открыл военный. В начищенных сапогах, в портупее, с двумя кубиками в петлице.

– Здравствуйте! – сказал он.- Я не дед-мороз. Я командир взвода. Да и вы не просто ребята, вы – солдаты. И очень хорошие солдаты. Я знаю. Зажигалки тушили?

– Тушили, – откликнулся кто-то из ребят.

– У парадных дежурите?

– Осенью дежурили, – пропищала моя соседка в огромном полосатом платке.

– Ну вот, я же говорил! – заулыбался командир.- А деду-морозу сейчас не до праздников. Занят он. Командует партизанским отрядом. Заодно ещё вымораживает непрошеных гостей по траншеям да по окопам. Носы им красит добела! Ну и другие есть дела. – Командир так весело улыбался, что и другим захотелось улыбаться. А он ещё, как нарочно: – Улыбайтесь! Улыбайтесь! – говорит. – На ёлке должно быть весело. Фашисты думают, что мы тут растерялись, испугались, слёзы горючие льём. Как бы не так! Мы ещё и песню споём. Вот вместе с Элеонорой Осиповной. – Командир показал рукой на сцену, и все увидели большой чёрный рояль. Возле него стояла маленькая старушка в длинном шёлковом чёрном платье. Седая-седая! Старушка кивала головой в зал, и у неё смешно подпрыгивали мелкие белые кудряшки.

– Но сначала, – продолжал военный, – будет одно деловое предложение. Я хоть и не дед-мороз, но подарки вам принёс. От Ленинградского фронта. Заслужили вы, наверное, и побольше, и получше, но… за нами не пропадёт! Вот прогоним фашистов от города – такой пир устроим! На весь мир! А пока… Раздать подарки! – чётко скомандовал он.

Старушка сразу же заиграла какой-то марш, двери распахнулись, и четыре тётеньки ввезли четыре тележки. На таких тележках в госпиталях возят раненых, а тут на них красивыми горками лежали бумажные кульки.

Вовка заёрзал, хотел вскочить, но остался на месте. Потому что все сидели тихо. И смотрели на тележки. А тётеньки раздавали кульки.

Я бы, наверное, слопал всё одним махом, если бы не Вовка. Во всяком случае, от хлеба с тоненьким кусочком колбасы сразу же и следа не осталось. И от трёх печенин тоже.

– А домой? – толкнул меня Вовка.

Домой остались две конфеты. Маме и мне. Расправляясь с кульком, я и не заметил, как исчез командир. Наверное, он пошёл куда-нибудь в другой клуб, к другим ребятам. С нами осталась только Элеонора Осиповна.

– Ну, дети, – сказала она, – теперь будем петь.- И сама начала. Тоненьким-тоненьким голосом:

В лесу родилась ёлочка,

в лесу она росла…

Ребята слушали и молчали.

Зимой и летом стройная…

– Ну, что же вы? – обернулась Элеонора Осиповна.- Давайте, давайте!

Кудрявая была…

В зале по-прежнему стояла тишина. Наверное, ребята просто разучились петь. Я даже не мог вспомнить, когда в последний раз слышал песню. Радио у нас замолчало ещё осенью. На улице тоже никто не пел…

Метель ей пела песенки:

Спи, ёлочка, бай-бай.

– Вместе! Вместе!- снова крикнула в зал Элеонора Осиповна.

Мороз снежком укутывал…

Ребята молчали. Смотрели на ёлку, на рояль и молчали. Сухие, жёлтые пальцы Элеоноры Осиповны никак не хотели гнуться. Они с трудом отыскивали нужные клавиши и ударяли по ним осторожненько, словно боялись сделать больно промёрзшим, отвыкшим от музыки струнам.

Элеонора Осиповна допела "Елочку" до конца.

– Ну что же вы? – устало спросила она. – Не знаете?

Никто не ответил. Только Вовка уныло протянул:

– Разве это песня…

– Плохая песня? – удивилась Элеонора Осиповна.- А мы в детстве всегда её пели. Какие же песни вы любите?

– "С завода "Металлист", – робко вспомнил какой-то мальчишка и сам тихонько загудел:

Пел песни он походные

И, пробираясь в тыл,

Он гнёзда пулемётные

Гранатами глушил.

– Как? Как? Ещё раз, – насторожилась Элеонора Осиповна.

– С начала надо, – вмешался Вовка и тоже запел:

Его не раз встречали мы

Вечернею порой

С гармошкой над причалами,

Над гордою Невой.

Элеонора Осиповна откинула с одного уха седые кудряшки и снова забегала пальцами по клавишам:

– Громче! Отчётливей!

Вовка толкнул меня коленкой: пой!

Но вот война нагрянула,

Фашистов прёт орда.

Он защищать отправился

Поля и города.

Я знал эту песню. Осенью её здорово пели на набережной старшие девчонки, пела Алла. А матросы-катерники тоже пели.

Но пока я вспоминал слова этого куплета, девчонка в клетчатом платке запела дальше:

Штыком и саблей острою

Сражался гармонист…

Элеонора Осиповна уверенно стучала по клавишам. На ёлке позвякивали стеклянные шишки. А в дверях стояли тётеньки, которые раздавали кульки, и тоже пели: