Вольт Суслов - Красные облака

– Ладно, – согласился дядя Никифор. – Витёк так Витёк. От смерти утёк! – И засмеялся.

Обо всём этом я написал Косте в феврале. А в мае продолжение вышло. Да какое!

Мы с Вовкой копали грядку. Видим-от ворот Алка бежит. Прямо к нам.

– Мальчишки! Мальчишки! – кричит. – Что случилось-то!

Оказывается, письмо пришло. Прямо на почту. Так и написано: "Любому из почтальонов". Такие письма часто тогда приходили. Кто своих родственников разыскивает, кто просит сообщить: цел ли его дом? Знают, что по этим вопросам почтальоны больше всех в курсе дела.

Мы сами три раза помогали Алке: ходили по адресам, справлялись в жактах, на заводе в отделе кадров.

И теперь такое пришло:

"Уважаемые товарищи!

Вот уже четыре месяца, как я не имею никаких известий от моей семьи. Очень тревожусь. Неужели они погибли?

Если вам не трудно, загляните в соседний с вашим почтовым отделением дом, в квартиру 34.

Что бы вы ни узнали – напишите мне. Лучше знать горькую правду, чем ничего.

Жену мою зовут Наталия Александровна. Сына – Виктор. Что с ними? Очень жду ответа.

Капитан первого ранга Прохоров Григорий Петрович".

– Отец безымянного! – сразу догадался я.

– Он! И обратный адрес есть!

– И – Виктор? – удивился Вовка.

– Виктор! Виктор! Я уже на эвакопункт бегала. Их в Новосибирск отправили. Уже и адрес оттуда есть!

Алла прыгала возле грядки, хлопала в ладоши, хохотала. Как маленькая!…

А ведь на самом деле – взрослая уже. Всю зиму на ответственном посту проработала. Скольким людям помогла – и не пересчитать! И даже спасла человека.

Прохорова Виктора Григорьевича.

Ходите вы по улицам Ленинграда и, наверное, даже не замечаете, сколько в городе электрических часов. А их очень много.

Может быть, потому, что самые первые в России электрические часы появились именно здесь. Они и сейчас висят возле арки Главного Штаба со стороны улицы Герцена. И установил их тут великий русский учёный Дмитрий Иванович Менделеев.

А может быть, и потому, что в нашем городе есть специальный "Завод электрических часов".

Висят часы над гастрономами, над парикмахерскими, над входами в кинотеатры. Возле школы, где я учился, тоже висели часы. Строгие-строгие! Если опаздываешь на урок, то они так сердито на тебя свои стрелки-усы растопорщат, словно сейчас же за родителями назад пошлют.

В войну школа закрылась. И часы тоже встали.

Вообще во всём городе, на всех электрических часах стрелки замерли. Круглые стёкла повылетали от взрывов бомб. В часах у нашей школы возле цифры "9" чёрная дырка появилась – осколочное ранение.

Это фашисты задумали остановить время. Чтобы застыло оно в холод и стужу. Чтобы кончились для защитников города часы и минуты. Чтобы никогда больше не было впереди у ленинградцев светлых и радостных дней.

Конечно, вроде бы и не до часов было ленинградцам. Война. Бомбы на улицах рвутся. Снаряды свистят. Но всё- таки скучно как-то без часов в городе. Никто не поторапливает. Никто не отсчитывает: "Минутой к победе ближе! Минутой к победе ближе!" И все, конечно, мечтали о том времени, когда снова пойдут трамваи, зажгутся на улицах фонари, а на часах стрелки отправятся в свой бесконечный путь.

И вдруг говорят:

– На Большом проспекте, угол Девятой линии, часы идут! Точные-точные! Ни на минуту не отстают.

Побежал я туда. Где часы? Ни на одном углу нет.

Потом гляжу: на краю газона столбик вкопан. К столбику на самый верх дощечка прибита. Вроде как маленький столик. А на нём тоненькая палочка прямо в небо нацелена. На дощечке цифры по кругу: 1, 2, 3, 4, 5 – до 12.

Солнечные часы! Плывёт солнце в небе над Ленинградом, посылает свои лучи защитникам города. А от тоненькой палочки тень на дощечку падает. Солнце плывёт, а тень по кругу бежит, по цифрам. Как стрелка.

Уже потом, после войны, узнал я, что эти солнечные часы поставил на Большом проспекте один ленинградский учёный – Василий Иосифович Прянишников. Изобретать их не требовалось: они уже давно изобретены. Ещё в Древнем Египте. А вот построить их оказалось трудно: столбика нигде не достать было. И дощечку не достать. И палочку. В холодную-то зиму всё-всё деревянное сожгли.

Но он достал. Привёз по тающему снегу на саночках. Целый день работал. И снова пустил время вперёд. К победе!

Признайтесь честно: вы ведь тоже, наверное, подгоняли весну!

В марте или в апреле. Когда зима здорово уже надоест и так хочется, чтобы скорее! Скорее! И солнце ярче светило, и трава быстрее между булыжниками проклюнулась, одуванчики у заборов расцвели!

В школу я ходил по Иностранному переулку. Есть такой на Васильевском острове. Вот в нём-то и старался вовсю – весну подгонял! Переулок этот тихий, пустынный, прохожих почти нет, никто тебя не видит…

Прежде всего я помогал ручьям. Идёшь по широким квадратным плитам панели, а рядом ручей журчит. Бежит, торопится в люк нырнуть. Вдруг – делся куда-то!… Ага! Под ледяную, корку нырнул. Зиму снизу подтачивает. Как же тут утерпеть, по этой корке ногой не трахнуть?

Бац! – и нету над ручьём ледяной крыши. Дальше бежит- сугроб подпиливает.

Трах по сугробу! Плыви, снежный ком! В Неву прямиком!

Ещё в водосточных трубах зима прячется. Стукнешь по ней ботинком – и сразу: ду-ду-ду-ду! – загремели внутри ледышки. От самой крыши гремят. Внизу целым градом поперёк панели вылетают.

Здорово! Будто ото всех этих "бац", "трах", "ду-ду-ду" и вправду весна скорее придёт.

Бывало с вами такое?

Конечно, всё это игра. Сказки, которые мы сами себе придумываем.

Дядя Никифор фантазировал по-своемуг

– И чего летят, куда не надо, – говорил он о немецких снарядах. – Дал бы один в эту гору – и дело с концом.

– А другой бы ещё вон в ту, возле церкви, – поддакивал Вовка.

Я был полностью с ними согласен.

Горы громоздились одна на другую. Вдоль всей набережной Лейтенанта Шмидта. Серые снежные горы. Они занимали мостовую, отходили отрогами вдоль Четырнадцатой, Пятнадцатой и других линий, заползали хребтами во дворы. Лишь изредка, на перекрёстках, их перерезали глубокие ущелья пешеходных тропинок.

Я и не знал, что снег бывает таким твёрдым. Прямо каменным! Тюкаешь, тюкаешь ломом, а ему хоть бы что!…

– И верно, снарядом бы сюда, – вздохнула, разгибаясь, какая-то тётенька.

– Кликай, кликай, сейчас прилетит, – заворчали снизу.

Вдоль всей набережной – от Горного института до самого моста Лейтенанта Шмидта – на серых кучах копошились люди. Расковыривали горные вершины, соскребали склоны, отламывали глыбы, грузили их на фанерные листы и тащили к Неве.