Петр Проскурин - Горькие травы
- Название:Горькие травы
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Советский писатель
- Год:1989
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Петр Проскурин - Горькие травы краткое содержание
«Я так никогда и не смог забыть той жажды строить, охватившей людей после изгнания немцев… В ту осень строили все: дети, женщины, старики, все были охвачены одним чувством и одним порывом». (Проскурин П. Автобиографическая повесть «Порог любви»)
Горькие травы - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
«Кто ты?» — спрашивает она, шевеля пересохшими губами.
«Слушай, Марфа, — раздается совсем незнакомый голос. — В этих лугах растет трава-семилистник. Она невысокая и цветет невзрачно, не увидишь. Слышишь?»
«Слышу». «Ее трудно найти. Но ты ее обязательно найди. Она как раз расцвела. У нее глубокие корни, выкопай их и сделай отвар. Выпей один стакан, горько тебе будет, а ты выпей».
«Зачем?»«Выпей. Я хочу тебе помочь», — услышала она уже откуда-то издали и проснулась. Лежала и, улыбаясь, вспоминала, как вчера доярки на ферме пели песню о солдатке, которая так и не дождалась «свово полюбимова», и все не верила в его смерть, и ждала, и всех от себя отваживала. И потом сделала ей старуха мать лекарство из разрыв-травы, и в первый раз спокойно заснула одинокая солдатка.
Тоська Лабода так вытягивала переходы, что у Марфы стало щипать глаза, и она сидела на старом бидоне, боясь шелохнуться.
Возвращаясь в обед с фермы покормить Егора, Марфа шла тихо, все никак не могла забыть свой сон.
— Здравствуйте, Марфа Андреевна, — услышала она и остановилась. — Что-то последнее время вроде бы похудела…
— Работа, Евсеич, — ответила она.
— У всех она — работа, что поделаешь…
— Да уж известно небось. А ты, я погляжу, все такой же. Вон и Егорка мой уже вымахал, и я состарилась, а ты все считаешь да считаешь…
— Как же, с этими бумагами — одна печаль. Листаешь, считаешь — да и за сердце! У меня в бумагах весь колхоз как на ладони.
Марфа кивнула. Она любила этого старика, бессменного бухгалтера с довоенных времен. И в партизанах побывал, и опять вернулся; к нему можно постучаться хоть за полночь — всегда откроет, поговорит. Хоть бы тогда, как Степана взяли… Другие-то вначале стороной обегали, а он сам подходил, здоровался, и домой к ней заглядывал, и на ферме бывал, и с тех пор стал звать только Марфой Андреевной. Все глядит сквозь очки, щурится…
Он словно угадал ее мысли, тронул повыше локтя.
— Ничего, Марфа Андреевна, ничего. Тебе еще много в жизни радости будет.
Она опустила глаза.
— Мне-то что… Хоть на людей порадоваться.
— Это немало, Марфа Андреевна, это самое главное. Ты замечай, теперь о чем только не говорят — с непривычки оторопь берет. Даже оглядываться иной раз начинаешь. Ты пойми, что это значит.
— Я вижу, да трудно небось понять мне, Евсеич.
— А кому легко? Правда, Марфа Андреевна, хоть и горька, да не переест душу. Ну, ты иди, иди, — заторопился он. — Есть ведь хочешь.
Мимо них из дверей школы, размахивая сумками, толкаясь, посыпали школьники, и старый бухгалтер кивнул:
— Вон они растут. Как бы мне сейчас половину-то скостить… А то считаю да считаю каждый грамм да копейку, а толку?.. Хозяина, я тебе скажу, нет настоящего. Начинаешь бабки подбивать, подведешь итог — жить не хочется. Пусто. Я ведь в колхоз первым вступил, ты еще во-от такой была. — И он пошел, не прощаясь.
Дни, и особенно вечера, теперь казались долгими, несмотря на обычную загруженность делами.
Юлия Сергеевна перелистывала книги со своими заметками, пробегала глазами записи, наброски, соображения. Что ж, ей не в чем себя упрекнуть — путь большой и труд поднят огромный. Она устала за последние три с лишним года, слишком много перемен, слишком велика затрата энергии, слишком много еще несделанного. Но той внутренней опоры, дающей слепую, фанатическую возможность верить в необходимость, разумность происходящего, у нее нет, и это ее мучило и мучает больше всех реальных трудностей, вместе взятых. Она знает, с чем нужно бороться и как. А вот н у ж н о ли? Это «нужно ли» отнимало и отнимает у нее все. Сама для себя она оставалась на одном и том же месте, как и три с лишним года назад. Бывали счастливые недели, месяцы, она чувствовала себя сильной, уверенной, по-прежнему деятельной. За два года она овладела английским и жадно изучала зарубежную сельскохозяйственную литературу. Тут же бралась за Вильямса, Лысенко, Мичурина, спорила и сравнивала. Иногда ей казалось, наступил момент для рывка — и вдруг она начинала видеть, что оторвалась от реальности, непреложных экономических факторов, искала свои ошибки и находила. Начинался спад, депрессия, она становилась сдержанной, замкнутой, молчаливой, много ездила по области, и опять возвращались собранность, уверенность в себе.
А теперь? Вот Острица уже перекрыта, идут вовсю работы в котловане, тянутся линии, нет, сейчас не хочется об этом думать. Наверное, потому, что все больше и больше начинают чувствоваться трудности? Опять нет денег, не оплачен цемент за последний квартал, опытных инженеров не хватает. Впрочем, ей сейчас все равно. Пусть все катится в тартарары. Минута такая? Все-таки ее детище, она вызвала его к жизни. А сколько и сейчас и тогда было недовольства, нежелания понять, подумать… Даже если она ошиблась, все равно не одной ей это нужно. Ладно, пусть. А теперь?
Юлия Сергеевна сидела, положив руки на стол, одна на другую. Вот они — последние годы.
Она перевернула страницу, прочла отчеркнутое.
«Из постановления Пленума ЦК КПСС.
7 сентября 1953 года:
…Обязать обкомы, крайкомы и ЦК компартий союзных республик изменить методы руководства сельским хозяйством, покончить с поверхностным, бюрократическим подходом к руководству… пресекать администрирование… усилить связи с районами и колхозами…»
Юлия Сергеевна медленно листала страницы.
«Конечно, электростанция. Хотя бы две гидростанции по сто — сто пятьдесят тысяч области необходимы. Когда еще дойдут руки у государства».
«Красный сумрак в особняке Горизова с иконами — странное чувство. Иконы не упускать — добиться передачи в Осторецкий художественный музей».
«15–20 коров (коров!) на 100 га с/х. угодий. У нас 7–5 голов. В лучших колхозах 9-10 голов».
На собрании в Зеленой Поляне:
«Курица яйцо снесла, да полколхоза съела». Почему? Ага, нерентабельность».
«Разобраться в делах мясокомбината».
«Малюгин не обманул моих ожиданий. Нужно уметь видеть в человеке подспудные его возможности. Недостатки и пороки всегда резче бросаются в глаза».
Из разговора с художниками:
«Создать художественный совет города. Монументальная роспись должна быть связана с архитектурой объемом. Синтез живописи с архитектурой через монументальную роспись. Вырабатывать единый современный в облике городов социалистический стиль. Воспитывать художественный вкус народа. Нести искусство в самые широкие массы. Монументальная живопись как наиболее доступное, доходчивое средство».
Она хотела закрыть блокнот, увидела новую запись:
«Дербачев. Совещание. 52 года. Он был недоволен уже тогда. Уверен в своей правоте. Убежден. А я по-прежнему уверена, что изживать беду надо совсем по-другому. Планомерно, упрямо, без тех судорожных реформ, что подобны конвульсиям. Особенно тогда, три года назад. Не могу заставить себя ответить на его письмо. Не хочу и не могу. Надо заставить себя. Заставить!»
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: