Петр Проскурин - Горькие травы

Тот уже успел подойти и стоял, недоверчиво разглядывая поднятые сейчас в холостое положение подрезные ножи, они опускались во время уборки свеклы.

— Степан Иванович, здравствуй! — крикнул Дмитрий, и Лобов помахал ему, продолжая осматривать машину.

— Ну, что же ты, Поляков? — нетерпеливо сказал Капица сверху, делая вид, что не замечает прибывшее начальство.

Дмитрий тронул, направляя трактор на две крайние грядки, трактор пошел легко, потом сзади застучало, заскрежетало. Дмитрий почувствовал, что его вместе с трактором дернуло назад, он переключил скорость, и трактор пополз вперед, и сзади шумело, грохотало, двигалось, и Дмитрий не хотел оглядываться, боялся. Он не улавливал нужного, слаженного ритма в работе машины, и мысленно проверял снова все схемы и соединения комбайна, и пытался понять, отчего бы ему барахлить. Он повернул голову — за машиной тянулась туча пыли. Трактор пошел плавнее и легче, можно было прибавить скорость. Дмитрий переключил. Грохот и скрип сзади стал тише, затем скрип исчез, в грохотании появилось слаженное, ритмичное постукивание, и он еще добавил скорость, и услышал «ура-а!», и уже больше не стал оглядываться. Он остановился, когда Селиванов забежал вперед и поднял руки. Дмитрий никогда не видел директора таким возбужденным. Когда Поляков спрыгнул с трактора, все стояли вокруг Капицы, наперебой жали ему руки, — тот моргал мокрыми рыжими ресницами и испуганно озирался по сторонам, отбиваясь от наседавших рабочих, взявшихся его качать. Лобов и еще кто-то рылись в земле, искали оставшуюся картошку.

Дмитрий взобрался на агрегат, заглянул в бункер и спрыгнул, тоже бросился к Капице поздравлять. Тот же разговаривал с Дербачевым.

— Вес — три тонны, это немного, легко переключается с картофеля на свеклу и обратно. Нужны настоящие испытания, конечно. Хочу вас поставить в известность, Николай Гаврилович, такие машины при данном состоянии нашего завода мы выпускать серийно не можем. Нужна частичная реконструкция цехов.

Дербачев вытер вспотевший лоб.

— Жарко. Давайте подготовьте докладную записку поподробнее и приходите. Только не затягивайте. Подумайте и обоснуйте.

— Понял, Николай Гаврилович.

— Ну, поздравляю еще раз.

— Сглазите. Не поздравляйте окончательно.

— Нечего скромничать, Яков Клавдиевич.

— Я не скромничаю. Поляков, еще один круг! В темпе!

— Берешь на испытание? — спросил Дербачев Лобова. Степан тотчас кивнул. Потапов из «Красных Зорь» запротестовал:

— Пополам, Николай Гаврилович.

— Не жадничай, Володька, — усмехнулся Лобов. — По-соседски поделимся.

— Знаю, поделишься. Только попади тебе — хап и проглотишь. Сосед — знаю.

— Ладно, ладно, без фокусов. У вас есть еще дела в городе? — спросил их Дербачев.

— Я сразу домой, Николай Гаврилович.

— И я.

— Поговорите с заводскими. Договоритесь окончательно.

Поехал, до свидания.

На третий день после пробного испытания комбайна Дербачеву позвонил Селиванов.

— Что? — не сразу понял Дербачев. — Говорите громче, пожалуйста, что?

— Комиссия из министерства. Как снег на голову, без предупреждения. Ревизуют. Чушь, говорят, развели. Кто санкционировал? Категорическое приказание — работы прекратить.

— Кто возглавляет комиссию?

— Толстиков. Иван, Спиридонович по отчеству.

— К черту отчество. Хорошо. Ждите.

Дербачев положил трубку, сплюнул. Опять начинается… Принесло их некстати. Вот воронье! Как чувствуют.

День выдался трудный, в обкоме устали. Ближе к вечеру натянуло тучи, заморосил дождь. Первый дождь за последний месяц. Теплый, по-осеннему мелкий и тихий. Клепанов вернулся расстроенный.

— Пустая трата времени, Николай Гаврилович, — сказал он. — Этот дипломированный осел ничего не слушает. Бубнит об инструкциях, о предписании. Здесь не так просто. В его уверенности есть что-то нехорошее.

До конца дня с нужными людьми из министерства связаться не удалось, и у Дербачева разболелась голова. Идти в дождь не хотелось, он вызвал машину. Стемнело, когда он вышел на улицу, огляделся.

Мокрые тротуары, мостовые, стены, мокрые стекла фонарей выхватывали улицу из темноты кругами.

Фигура в черном от дождя плаще отделилась от стены, шагнула ему навстречу. Дербачев узнал Дмитрия.

— Здравствуйте, Николай Гаврилович. Вы заняты были, не соединяли.

— Здравствуй, Поляков. Ну давай, что там у тебя? Завтра никак нельзя? — сказал Дербачев, поеживаясь, отыскивая глазами машину.

— Никак, Николай Гаврилович.

Дербачев сбоку взглянул в лицо Полякову, поднял воротник плаща.

— Давай пройдемся, голова у меня что-то… — Он кивком отпустил подъехавшего шофера.

— Лобов вчера арестован.

— Что? — Дербачев остановился. — Подожди, подожди. Давай по порядку.

— Арестован, Николай Гаврилович. Еще не знаете? Обыск. Все перевернули, искали что-то — четверо приезжало.

— Откуда тебе известно?

— Жена прибежала, Марфа, — всю ночь шла. Соседнего председателя, Потапова, из «Красных Зорь», тоже взяли.

Дербачев щелкнул зажигалкой, защищаясь от дождя, прикурил, — Дмитрию были видны его руки с широкими плоскими ногтями.

— Где она сейчас?

— У меня. Не знаю, может, уснула. Тридцать километров по такой грязи — хотела к пасынку еще идти, к сыну Лобова, он здесь в ветеринарном учится. Отговорил до утра. Что все-таки происходит, Николай Гаврилович? Я же знаю Лобова…

— Я тоже его знаю, Поляков.

Дербачев засунул руки в карманы плаща. Глаза успели привыкнуть к темноте, лужи под ногами черно отсвечивали. На этом месте несколько веков назад стоял дремучий лес. А в Острице, с зажатыми в зубах камышинами, таились славянские воины. На Вознесенском холме при установке памятника Неизвестному обнаружены остатки их поселения.

Все ползло из-под ног, и не за что зацепиться. Его вроде бы и не тронули — хитро завинчено. А ведь уборка не ждет. Горизову хлеба, конечно, хватит. Ему о поставках заботиться нечего. Только кричим о бдительности. Но этих людей он знает, тут он не уступит, черта с два.

Дербачев перекусил мундштук папиросы, выплюнул. Да, интересно, сколько они могли просидеть с камышинами под водой?

— Николай Гаврилович, — услышал он настойчивый голос Дмитрия и через силу разжал зубы:

— Возвращайся домой. Разбираться будем.

— Что ей сказать, Лобовой?

— Что бы ты ни сказал, ей не станет спокойнее. Пусть ждет.

— Вы серьезно?

— Вполне. Уговори ее вернуться домой. Пусть никуда здесь не ходит. Так лучше.

— Николай Гаврилович…

— Ты меня слышишь, Поляков? Я знаю, что говорю. Иди. Будет нужно — найду тебя.

— Да, конечно.

— Поляков! — окликнул Дербачев, когда тот пошел, и Дмитрий вернулся. — Слушай, Дмитрий, веди себя спокойно, понял? Работай. Ты меня понял?