Петр Проскурин - Горькие травы

Теперь Дмитрий убежден: приемный барабан и подающая трансмиссия — самые слабые звенья в агрегате. И Капица над этим бьется, но и он, и Капица не могут предложить пока ничего лучшего. Полякову очень хотелось нащупать свое, оригинальное решение, чтобы было целесообразно, просто и эффективно и чтобы Капица удивленно округлил свои птичьи глаза и похвалил его. Ничего стоящего в голову не шло, вертелись какие-то пустяки, вроде треугольных, свободно укрепленных лопаточек по всей трансмиссии, и Дмитрий наконец со злостью встал и потянулся. Выдался денек…

Работа положительно не шла, и он, прежде чем идти домой, решил искупаться. Он ушел от городского пляжа подальше. На него сердито поглядывали одинокие рыбаки, рассевшиеся по всему берегу, и он подумал, что в черте города от людей все равно уйти не удастся, и, выбрав невысокий кустик, разделся. Лег, спрятал голову от солнца под куст, с наслаждением чувствуя кожей сухой, нагретый песок. Пахло остывающим зноем, водой — вода пахла приятно, не назойливо, словно размятая в пальцах зелень луговой травы. Он перевернулся на спину и увидел листочек, они кружились высоко над рекой. «К погоде», — подумал он, стряхивая ладонью песок с волосатой груди и живота. В этом году обещают осень почти без осадков. Если опять не наврут. Надо же, лето выдалось из рук вон, люди по солнцу стосковались, на пляже ступить негде. Урожаю, правда, дожди на руку, только бы осень сухую. Иначе комбайн начнет барахлить…

Опять комбайн. Ушел сюда, чтобы не думать, забыть. И, как назло, Кати нет. Пора уж ей возвращаться, что ей у старика так понравилось?

Одолевала дремота. Дмитрий не пытался с нею бороться: все равно дом пустой, его никто не ждет. Васи, конечно, еще нет — гоняет с мальчишками где-нибудь на улице. Без матери мальчишка совсем от рук отбился. Слепень, с желудь величиной, с налету твердо ударился и укусил Дмитрия за ногу; он пришлепнул его и выругался. Щедра природа, создает такую бесполезную тварь.

Почему-то вспомнился Малюгин, и Дмитрий сонно встряхнулся. Тоже может укусить исподтишка. Черт знает, человек в кои-то веки выбрался отдохнуть, а в голову гадости лезут.

Разгоняя дремоту, скомандовал себе: раз, два! — вскочил и бултыхнулся в воду. Рыбаки грозили с берега кулаками, он шутливо отругивался и все равно долго плавал, плескался и фыркал. Вылез на берег и опять лег на чистый песок: ему не хотелось возвращаться в пыльный, душный город.

В сумерках Дмитрий встретил приятелей, зашел с ними выпить по кружке пива в ближний павильон и засиделся.

На удивление, Вася был дома и спал. На столе стояла накрытая газетой еда: укутанный в теплый материнский платок борщ и чугунок с вареной картошкой. Аккуратно нарезанный хлеб успел подсохнуть. Ждал его мальчишка к ужину долго, так и лег ни с чем. На краю стола лежала записка: «Дядя Дима, в котелке раки вареные. Они вкусные. Ешьте». Дмитрий присел к столу, оторвал у рака шейку, очистил, пожевал и прошел в комнату. Вася спал поверх одеяла в одних трусах, поджав под себя худые мальчишеские ноги с грязными пятками и коленками. На одной из них свежая царапина. Дмитрий накрыл его простыней.

Утром, брызгаясь у рукомойника и отфыркиваясь, спросил:

— По-твоему, это раки? Сморчки. Я место знаю. Поедем к вечеру на Сожицу, я моторку возьму у Тимочкина.

— Моторку? — загорелся Вася и недоверчиво протянул: — Ну да… У вас работа ведь срочная.

— Отгул за два дня беру. Решено?

— Еще спрашиваете! Водки тоже купить?

— Нет, жарко. Купи лучше пива, хлебного квасу купи. Одним словом, еды на два дня.

— Ух, здорово! — сорвался Вася с места, хватая сумку.

— Подожди, подожди. Или у тебя свои деньги?

— Нет еще, скоро будут.

— Э-э, подожди! Откуда?

— Потом узнаете. Честные деньги. Мы договорились об одной работенке, я и Вовка Смирнов. Пока секрет.

— Ну идет!

Речушка Сожица, впадавшая в Острицу, обрывистая, светлая и тихая. Воды до пояса, Васе — до плеч. Километров за сорок от города они выбрали подходящее место — неподалеку стог сена, на другом берегу старый березовый лес, березы свесились до самой воды. От дождей Сожица располнела, хотя оставалась по-прежнему светла, и ветви берез полощутся в чистой теплой воде, и вечернее косое солнце еще довольно сильно припекает, и вокруг весело и безлюдно. Небо высокое, тоже светлое, в прибрежных кустах на лесистом берегу возятся птицы. Слышится голос малиновки, труженик дятел стучит о сухой сук, стремительная кукушка перелетает с березы на березу, покукует немножко, прислушается и — дальше.

— Дядя Дима! Сюда-а! Сколько здесь ямок — страх! Ай-яй-яй!

Вцепившись клешней в палец, на руке у Васи болтался старый черный рак. Вася визжал, не решаясь взяться за рака другой рукой. Торопясь, Дмитрий наткнулся на кочку на дне, плюхнулся в воду с головой, отфыркиваясь, поднимая вокруг тучи ила, добрался наконец до Васи, отломил клешню и бросил рака в мокрую, по-живому шевелящуюся полотняную сумку на груди. Разжал отломанную клешню, и Вася сунул руку в воду и, морщась, стал ею трясти.

— Ты их за спинки ловчись. Ничего, до свадьбы заживет.

Дмитрий шарил под обрывом: раков действительно было много. Они сердито шуршали в сумке, и Дмитрий время от времени выходил на берег и пересыпал их в закрытую корзину, выложенную изнутри влажным мхом.

После неудачи Вася действовал осторожнее, но скоро забыл и всякий раз, выхватывая из воды хлопавшего хвостом рака, кричал:

— Еще один. Сорок первый! Сорок второй! Ух ты, здоровый что ботинок! Посмотрите-ка, дядя Дима!

— Вижу, вижу. У меня ушел, негодяй, никак не найду. Подожди, подожди — вон он, кажется… Ага, есть! Полезай, дружок, вот так! У меня тридцать пятый.

Когда совсем стемнело, появились комары, Дмитрий с Васей обмылись на глубоком месте, поужинали. Дмитрий надергал сена из стога и устроил постель. Вася сидел, часто зевая, и глядел, как над Сожицей начинает белеть туман.

— Ложись, Васек, спи.

— Сейчас, еще немного хочу посидеть.

— Ну как хочешь. А я покурю.

— Дядя Дима, а ведь мы столько раков не съедим. Завтра мы тоже ловить будем?

— Будем. И ночевать еще будем.

— Куда мы их денем?

— Завтра по лесу походим, а корзину в воду — не пропадут. И квас тоже в воду — холоднее будет.

— Ага. Теперь мамка тоже спит.

— Конечно. Спи, ложись.

— Хорошо, если б мамка была с нами, — зевнул Вася, устраиваясь.

— Следующий раз ее возьмем обязательно.

— Куда ей! Она раков боится.

— Она нам уху варить будет. И раков.

Дмитрий затушил окурок, откинулся на спину. Ни о чем не хотелось думать.

— Дядя Дима… — неожиданно позвал Вася.

— Что? Тебе холодно?

— Нет, я о мамке…

— Что — о мамке?

— Знаете, дядя Дима, она часто плачет. Ей сказала соседка наша, тетка Манька… Из-за нее вас не хотели в партию принимать. Правда?