Александр Демченко - Серебряные крылья

Ему представились лица товарищей: сжатые губы Бродова, укоризненный взгляд Гранина, холодная улыбочка Коваленко. По щекам катились обильные капли пота. За поломку по головке не погладят. И главное — стыд, стыд. От себя не уйдешь.

А может, обошлось? Может быть, стойки шасси выдержали бешеную нагрузку встречного воздушного потока?

В посадку Кирсанов вложил все свое умение и внимание. Кажется, была бы возможность, он опустил бы на руках многотонную машину, бережно, как ребенка.

Самолет покатился, замедляя ход. В мыслях опять шевельнулось желанное: «Вдруг обошлось?..»

Механик стоял, помахивая поднятыми вверх руками. Рабочие держали наготове стремянку. Утихающий шелест турбины породил еще одно желание — сидеть в кабине, сидеть, закрыв глаза, и никого, ничего не видеть. Но голова механика уже нависла над ним, и не было традиционного вопроса: «Нормально?»

Кирсанов медленно расстегивал карабин парашютных лямок, долго отсоединял кислородные шланги. Он старался оттянуть ту неприятную минуту, которая сейчас настанет. И она настала.

Спускаясь вниз по стремянке, он увидел, что рабочие озабоченно смотрят под самолет, приседают на корточки и о чем-то вполголоса переговариваются между собой. Он отвернулся ив мучительной боли снова, как там, в полете, заскрежетал зубами.

Чуда не произошло. Стальные цилиндры подкосов шасси не выдержали и были вывернуты и разорваны. Дюралюминиевые обтекатели сорваны и частично перекручены. С поврежденных стальных трубопроводов на бетонку стекала гидравлическая смесь, алая, как кровь.

Рабочие осматривали повреждения и мимоходом переговаривались между собой:

— Щиточки заменим, пустяшная работа.

— Хорошо, стойки уцелели, с ними бы много возни.

— Цилиндры-то как рвануло! Скорость не шутка!

Сергей чувствовал себя жалким и растерянным и от стыда не знал, куда деться. Наверное, не только ему, но и всем ясно, что иной причины поломки, кроме превышения скорости полета в момент выпуска шасси, не бывает. Автобус, подошедший за летчиком, стоял в сторонке. Но как отойти от самолета? Это все равно что бегство.

— Ничего, бывает, — успокоительно сказал Кирсанову один из мотористов, пожилой человек в поношенном пиджачке.

— Починим, делов немного, — добавил другой.

Рабочие словно испытывали какую-то неловкость, разделяли душевную боль пилота, старались морально поддержать его.

Пока Сергей переодевался, слух о поломке распространился по аэродрому. Застегивая на кителе пуговицы, он увидел в окно, как к зданию подкатил газик старшего представителя заказчика.

«Из-за меня», — с тоской подумал Кирсанов.

Подошла и черная «Волга» главного инженера завода.

Сергей не спешил. Он знал, что не будет оправдываться и хитрить. Хотелось только собраться с мыслями, прежде чем предстать перед людьми.

На лестнице Кирсанова встретил Гранин, как всегда ровный и невозмутимый. Участливо заглянул в глаза и спросил:

— Скорость?

— Скорость.

— Я так и знал.

Потом возле Кирсанова собрались и другие: Бродов, Ступин, Ильчук.

— Хорошо, — сказал Бродов.

— Что хорошего? — обиделся Сергей.

— Понимаешь, там уже все собрались и грешат на шассистов. Дескать, цилиндры подкосов не выдерживают расчетной нагрузки. Вспомнили, что недавно на завод из строевой части по этому поводу пришла рекламация. А ты своим заявлением поможешь восстановить истину. А может, ты не превышал скорости?

— В том-то и дело, что превысил.

— Положение щепетильное, — поддакнул Ступин.

— Хлопот не оберешься, — согласился и Гранин. — Но ведь ты парень костистый, выдюжишь! — И с ободряющим сочувствием хлопнул Сергея по спине.

Когда Кирсанов открыл дверь и вошел, все присутствующие умолкли и с любопытством уставились на испытателя.

— Садитесь, Сергей Дмитриевич, — тоном, не предвещающим ничего доброго, предложил Коваленко. — Рассказывайте, что у вас приключилось?

Кирсанов остался стоять, только оперся рукой о стол, как бы ища поддержки.

— Разворотило цилиндры подкосов шас…

— Знаем! — перебил Коваленко. — Скажите, отчего так произошло?

— Я выпустил шасси на большой скорости.

— На какой?

— Примерно семьсот пятьдесят километров в час.

— М-м… — Коваленко как-то виновато и вместе с тем неприязненно покосился на главного инженера.

Тот что-то записал у себя в блокноте и взял шляпу.

— Товарищ Кирсанов, у вас к работе матчасти претензии имеются? — спросил он, поднимаясь.

— Нет.

— Тогда мне все ясно. За откровенность спасибо. А то мы уже хотели комиссию собирать! — Инженер с благодарностью кивнул Кирсанову бритой головой и вышел.

В комнате наступила гнетущая тишина. Недобро смотрели холодные жесткие глаза Коваленко. Все молчали, ожидая, что он скажет. И он заговорил медленно, растягивая слова:

— Мои летчики к своим обязанностям всегда относились с подобающей серьезностью, как и надлежит испытателям. Вы же, Сергей Дмитриевич, по-видимому, еще не прониклись сознанием ответственности. Сегодняшняя поломка самолета произошла в результате преступной халатности, и в ее основе лежит ваша личная недисциплинированность. Да, только внутренней расхлябанностью можно объяснить случившееся ЧП. О чем вы думали, когда тянулись к крану шасси?

В самом деле, о чем? От стыда Сергей не знал, куда деваться. Что сказать в свое оправдание? Какая непростительная беспечность! Когда возвращался на аэродром, закончив программу, он расслабился, и вот результат…

— Виноват, — сказал Кирсанов.

— От дальнейших полетов вас отстраняю и буду ставить вопрос о нецелесообразности использования вас на испытательской работе, — заявил Коваленко.

У Кирсанова потемнело в глазах. Такого он не ожидал. Дело, оказывается, принимает вот какой оборот! Он сжал до ломоты в пальцах край стула, точно боясь упасть. Он перестал видеть и слышать. Словно из-под земли раздавались голоса. Говорили о нем.

— …Я еще одно хочу сказать, товарищ Коваленко, — говорил Гранин. — Не мешало бы учесть вам, что летчик сразу, без колебаний, сказал всю правду.

— Что ж, теперь ему за это дифирамбы петь? — саркастически заметил тот.

— Летчику-испытателю вверяется такая техника, что элемент честности просто необходим, даже если ему приходится своим престижем или положением расплачиваться. Нам следует разобраться в сегодняшней поломке глубже, без скоропалительных выводов. Может, выяснив причину чисто психологического характера, мы на будущее избежали бы подобных явлений. Они, к сожалению, еще встречаются в летной практике.

— Здесь вам не институт психологии, а предприятие. Факт налицо, и потому я отстраняю Кирсанова от испытаний, о чем незамедлительно доложу в Москву.