Алексей Малышев - Повесть о таежном следопыте

А вот с тигром получалось иначе. Ради изучения этого редкого зверя он готов был, не раздумывая, отказаться от многого.

Ведь тигром почти никто не занимался. В книгах и журналах писали разные небылицы: о его кровожадности, о нападениях на людей, о тиграх-людоедах, упорно бродящих вокруг таежных поселков. Но строго научных наблюдений за тигром в природных условиях Дальнего Востока почти не было. Сложность работы Капланов вполне понимал. О возможной опасности не задумывался. Наоборот, романтика исследований лишь привлекала. К тому же необходимость изучения тигра была очевидной. Тигра надо было сохранить. Только строгие научные выкладки, обоснованные фактами, могли приостановить истребление редкого зверя.

— Надо его спасать. Надо спасать… — озабоченно говорил он вслух сам себе.

Отдыхом после работы ему служили наблюдения над нерестом рыбы, над лётом птиц, которые уже потянулись к югу, и еще над многим, что было интересно, но не входило в программу его исследований.

Любил он порыбачить. Вечерами хорошо было вслушиваться в перепевы воды. Ключ на перекатах, слегка вскипая, тихо журчал, от водопада доносился глухой шум, а под скалами на быстром течении слышались звонкие всплески волн.

Не смущаясь присутствием человека, сидящего на берегу, в ключе часто играли две молодые выдры. Порой в игре принимала участие их мать. Выдры были очень доверчивы, они подплывали совсем близко.

Как-то ему удалось их сфотографировать. Старая самка при этом забеспокоилась и издала тревожный свист. Однако молодые выдры насторожились только на миг, а затем снова продолжали свою возню в воде.

Часто встречались медведи. Кедрового ореха в этом году было мало, и они, бродя по чаще, питались всем понемногу. Как-то Капланов увидел медведицу с двумя медвежатами. Один медвежонок полез на дерево, другой убежал, а медведица, выжидая, залегла недалеко в чаще. Когда человек стал приближаться, она сердито выбежала навстречу, но в пяти метрах от него, словно опомнившись, повернула обратно.

Не желая ее раздражать, он прошел стороной.

На дубах и черемухе всюду виднелись свежие «медвежьи гнезда». Медведи, забираясь на дерево, лакомились желудями и ягодами, а сломанные при этом ветки обычно совали под себя.

В тайге созревали актинидия, лимонник, амурский виноград, жимолость, красная смородина. Поспевали орехи у лещины. Тайга сейчас была огромным чудесным садом.

Край этот таил неоценимые природные богатства, но был еще мало изучен. Его природа — редкая сокровищница, которую, пока не было здесь заповедника, безжалостно расхищали: как попало вырубали и нередко поджигали леса, варварски истребляли животных.

Тайга оскудевала, как только в ней нарушались естественные условия обитания зверей. Исчезали соболь, колонок, белка, выдра, уходили куда-то изюбры и лоси. Если выгорали или вырубались кедрачи — пропадали кабаны, которые кормились орехами. Но без кабана плохо возобновлялся кедр: некому было рыхлить подстилку, и семена не могли проникнуть в почву.

Мало стало кабанов — ушел из этих мест тигр. Тогда появились в тайге волки. А, казалось бы, какая может быть связь между уничтожением кедра и приходом сюда волков? Однако стоило нарушить одну часть природы — это неизбежно изменяло все остальное.

Прекратился в крае соболиный промысел, ценный зверек был почти полностью истреблен, сразу упал и подсобный промысел на кабаргу. Охотники вели его здесь раньше лишь попутно с добычей соболя. Но как только стало больше кабарги, в тайге размножилась харза, которая чаще всего питается кабаргой. Эта крупная куница — ее иногда называют непальской — всегда была злейшим врагом и конкурентом соболя. Так исчезновение самого важного промыслового зверька в дальневосточной тайге косвенно повлияло на распространение малоценной харзы.

В заповедник приезжали экспедиции ботаников, они исследовали богатую растительность заповедника, без ее познания не могли работать и зоологи. Но и ботаники и зоологи должны были еще установить взаимосвязь между разными явлениями, объяснить ту цепную реакцию, которая возникла при нарушении естественного равновесия в природе. Без этого- нельзя было улучшить здесь природные условия и восстановить животный мир.

Природа была великолепна. Капланов наслаждался общением с ней. Жить в тайге давно стало его потребностью. Но он хотел познать природу не только ради развития и обогащения науки: постигая тайны многообразной таежной жизни, человек учился ее оберегать.

Внимательно, кропотливо, с рассвета до темна, вел свой научный поиск. Его не покидало чувство огромной ответственности за сохранение этих бескрайних заповедных просторов, зверей и птиц, населяющих таежные леса.

Только один раз в жизни он сорвался… Мстя за гибель Серко, он поднял руку на тигра. С большой душевной неловкостью вспоминал он об этом. И был рад, что тигру удалось уйти из-под самострела…

Пусть их, людей, которые изучают и оберегают тайгу, немного, но их усилия направлены на одно общее дело защиты родной природы.

Территория заповедника огромна — он занимает около двух миллионов гектаров, это больше, чем несколько вместе взятых европейских государств. Трудно, конечно, сражаться в боевой шеренге, которая растянулась на такой площади, и от тебя до рядом стоящего — сотни километров тайги, бездорожья, горных отрогов. Однако, когда человек знает, ради чего переносит лишения, трудности, одиночество, — силы его умножаются.

Уходя в глубь тайги, Капланов надолго уходил от людей. Но работа в глухом Васюганье ко многому его подготовила, хотя здесь, в горах Сихотэ-Алиня, все было гораздо сложнее.

Уже с апреля в тайге появлялось много клещей, которые нападали на все живое. Для человека они были опасны как переносчики энцефалита. Разве не могла свалить Капланова беспощадная болезнь где-нибудь в глухой тайге, куда не скоро пришла бы помощь?

От энцефалита, или, как его иногда называли, «клещевого тифа», нередко наступает паралич, а порой — и смерть. Но Капланов не задумывался об опасности.

Настоящее беспокойство причиняли ему только мокрец и мошка, которые досаждали назойливо, беспрестанно, и днем и ночью с начала лета до первых осенних заморозков. Чуть видимый глазу мокрец забивался даже под портянку в сапог, кожа от него зудела нестерпимо.

Зимой, несмотря на жгучие морозы, приносимые из глубины Сибири дыханием горняка [3] Горняк — ветер с материка. , было, пожалуй, спокойнее. Холодный воздух бодрил, и на лыжах можно было пройти в тайге, особенно по долинам рек, большие расстояния. Зимой легче обнаружить зверей: всюду на снегу оставались их следы.

Но однажды, когда Капланов попал в «снежный плен», ему пришлось так туго, что он впервые усомнился, выберется ли… Это произошло на Сяо-Кунже — он возвращался с Колумбэ, где впервые заметил следы тигра.