Василий Гроссман - Степан Кольчугин. Книга первая

— Понял, — сказал Степка.

— А чего рот открыл? Сомневаешься?

— Где же я ведро возьму?

— Ведро тебе дадим, это будь уверен.

— Ведро ведром, — сказал железнодорожник, — а как с паровозами быть? Машинисты ждут в депо.

Он, видно, обиделся, что Кузьма так долго разговаривает со Степкой.

Вскоре, громыхая ведром, Степка шел по улице в сторону казарм. Вот так же, гремя ведром, он шел за Марфой по улицам рабочего поселка.

Возле каждого дома стояли люди. Они громко разговаривали, перекликались через улицу.

Степка пошел мимо отвалов породы; они тянулись черной длинной стеной, замыкая поселок.

Он подошел к последнему домику. Резкий, холодный ветер дул из степи. Прямо перед ним на пустыре стояли длинные приземистые казармы. Кругом было пусто и тихо. Степка пошел по дороге, то и дело оглядываясь назад, в сторону поселка. Лицо его горело от ветра, слезы щекотали уголки глаз, дрожь проходила по телу.

Степка подошел к казармам. У ворот, возле будки с окошечком, стоял солдат в длинной шинели с винтовкой и шашкой. Голова его была обмотана башлыком, и он походил на торговку, у которой Степка покупал хлеб. И так же, как у торговки, на носу у него блестела веселая прозрачная капля. А сабля в черных ножнах с медными нашлепками была такая же, как у деда на динамитном складе.

По дороге Степка все представлял себе, как драгуны, завидя его, закричат: «Бей его! Коли! Стреляй!»

Но часовой спокойно смотрел на мальчика, не замахивался и не орал. Он переступил с ноги на ногу и спросил сиплым, простуженным голосом:

— Тебе чего, мальчик?

— Дяденька, — сказал Степка, — можно у вас щепок набрать?

— Пройди к сараю, кругом обойдешь, — сказал часовой.

Степка прошел мимо конюшни; оттуда сладко пахло теплом. Заглянул в полуоткрытые ворота — все стойла были пусты. Потом, поднявшись на цыпочки, он посмотрел в окно казармы. Десятки кроватей, покрытых одеялами, стояли ровными рядами. Должно быть, казарму жарко натопили — на стеклах не было ледяных узоров. В казарме тоже было пусто, только возле печки сидел на корточках солдат и, растопырив пальцы, протягивал руки к огню. На стене против окна висел большой царский портрет в черной раме. Степка разглядывал румяные щеки, синие глаза, русую бородку и пунцовые губы царя. Вдруг мальчику показалось, что царь смотрит прямо на него.

Степка быстро пригнул голову и побежал к дровяному сараю. Он набрал ведро колючих легких щепок, потом, вдруг задохнувшись от волнения, вытащил из-под пазухи пачку бумаг и сунул на низенькую полку, где лежали топоры. Остальные бумаги он раскидал возле конюшни и, согнувшись, чтобы царь не увидел его из окна, побежал вдоль казармы. Он побежал мимо второй конюшни. Оттуда раздавалось ржание лошадей и сердитый мужской голос:

— Прымысь, тоби кажуть, прымысь!

Он бежал в сторону города, боясь оглянуться. Ветер свистел в ушах, а Степке казалось, что это улюлюкают драгуны. Чем быстрей он бежал, тем больший страх охватывал его. Казалось, вот-вот чья-то рука схватит его за воротник. Задыхаясь, с вытаращенными глазами, он подбежал к первому домику и оглянулся. Все было пусто и тихо. Тогда, полный веселья и гордости, гремя ведром и приплясывая от холода, он пошел в город.

Не успел Степка подойти к дому Кузьмы, как со стороны завода послышались крики, свист, раздалось несколько выстрелов.

— Драгуны! — закричал шедший впереди человек и, взмахнув руками, бросился к калитке.

Во всю ширь улицы мчались, размахивая саблями, конники. Степка юркнул во двор. Вслед за ним вбежали двое рабочих и, запыхавшись, остановились у забора.

— Чего там, в конторе? — спросил один.

— Кузнецова взять хотели, директор войска вызвал, — сказал второй.

— Отбил народ… Кто чем… пиками… гайками… леворверами. Не знаю, живой ли остался, рубанули его сильно…

В это время показались первые всадники. Офицер в круглой шапочке скакал на рыжей лошади. Громадные вороные кони тяжело и шумно ступали, разбрасывая комья снега, пар вырывался у них из ноздрей.

Степка, припав к забору, смотрел на мчавшихся драгун. Быстрые движения лошадей и всадников слились в один огромный поток. И вдруг все исчезло. Улица стала пустой и неподвижной.

— Видел? — спросил стоявший рядом со Степкой рабочий.

— Видел, — ответил второй и, покачав головой, сплюнул.

Степка вошел в дом. Старуха, возившаяся у плиты, сказала шепотом:

— Ушел он на станцию, — и кивнула на дверь.

Степка заметил, что старуха никогда не называла Кузьму по имени.

Степка разделся и подошел к плите. Ему сразу вспомнилась прошлогодняя торговля семечками — пальцы рук и ног совсем задеревенели.

— Ты ему как — брат или племянник? — сказала старуха. — Народ за ним прибежал, кричат, торопят, а он — нет, свернул цигарку, а потом стал на кухне. «Ивановна, говорит, мальчишка придет, ты его обедом накорми».

После обеда, когда уже начало темнеть, пришел Алешка и позвал Степку на станцию встречать дружинников. Во дворе их ждал соседский мальчик; на ногах его были коньки.

— Настоящие, — сказал Алешка, гордясь своим новым приятелем.

До самой станции этот мальчик шел сзади и спотыкался — дорога была разбита подковами драгунских лошадей. Степка и Алешка то и дело завистливо оглядывались на него. На станции было много народу, и мальчики потеряли друг друга.

Люди стояли на путях и смотрели в степь. Степка тоже поглядел туда. Блестели рельсы, освещенные станционными фонарями, дальше высились темные ряды вагонов, за ними поднималось здание водокачки, а потом все сливалось в синем полумраке необъятной, покрытой снегом земли.

— Идет, идет! — крикнул кто-то.

— Где?

— Верно, идет!

Волнение охватило стоявших. Все зашумели.

— С путей, с путей сходите! — закричал железнодорожник, пробегая по перрону.

Где-то очень далеко показались неясные желтые пятна паровозных фонарей. Вдруг сделалось так тихо, что можно было слышать нарастающий шум приближавшегося поезда.

затянул человек, стоявший рядом со Степкой, и запнулся. Но тотчас второй поддержал:

И песню сразу подхватили многие десятки голосов.

Никогда Степка не слыхал такого дружного пения. Пели рабочие, шахтеры, железнодорожники, пели старики и женщины. Казалось, пел весь огромный рабочий народ — здесь, на платформе, и там, в широкой темной степи.

А желтые глаза блестели уже совсем близко. Было видно, как светящийся дым, клубясь, рвался из трубы. Через несколько секунд, обдав стоявших своим теплом и запахом, паровоз прошел по рельсам.

Степка успел заметить красный флаг, бившийся над широкой грудью паровоза; лысый механик кричал что-то и размахивал картузом.