Василий Гроссман - Степан Кольчугин. Книга первая

— Разве мы можем гулять? — крикнул Афанасий Кузьмич. — Мы не можем гулять!

Степке стало тоскливо, и он пошёл в комнату.

Мать сидела у закрытого окна и, опершись локтями на подоконник, смотрела на двор. Потом она повернула к Степке лицо, и столько в нем было усталости, равнодушия, что казалось, от этого лица и глаз стало в комнате темно и холодно.

Утром, когда Степка еще спал, зашла тетя Нюша.

— Ольга, — сказала она, — пропади они с их праздниками! Пойдем в лес, яичек возьмем, пирога… На весь день.

Мать посмотрела на нее и вдруг сказала:

— Ей-богу, пойдем. Вставай, Степка.

Степка торопливо одевался, совал в карманы важные и нужные вещи: лезвие ножа, кожаный ремешок, тяжелый чугунный шарик.

Вскоре они уже шли по улице. Поселок отсыпался после вчерашнего пьянства. Даже завод молчал в это тихое утро. Они миновали мучные лабазы, обогнули завод и вышли на дорогу.

За девять лет своей жизни Степка ни разу не был в лесу. Он шел то впереди женщин, то далеко отставал от них, ковыряя ножом землю, собирал камешки.

Из черной влажной земли торчали свернутые зеленые листья, на толстых ножках росли голубые и белые цветы.

— Сте-е-пка! — кричала издали мать.

Навстречу ехала крестьянская телега. Молодой парень лежал на сене, подперев скулы ладонями. Он был такого большого роста, что ноги у него свешивались за телегу и болтались во все стороны при толчках.

— Эй, бабы, — зевая, проговорил он, — давайте христосоваться.

— Иди, иди, милый, похристосуемся, — сказала мать и погрозила ему кулаком. Степка никогда не слышал, чтобы она смеялась так громко и весело.

В лесу Степка совсем ошалел. Собственно, это был не лес, а большая роща. Росли тут молодые невысокие дубки, осины, клен. Деревья уже покрылись маленькими чистыми листьями, одни лишь дубы стояли в прошлогодних порванных лохмотьях. Земля, нагретая солнцем, была теплой, пахло прелыми листьями. И отовсюду, как и в степи, упрямо лезла, подымая темную корку листьев, молодая яркая трава. Черный муравей вползал на травинку, и она раскачивалась, как клен во дворе, когда на него залез пьяный черноусый поляк, с которым гуляла тетя Нюша.

Женщины распустили платки, вытирали потные, красные лица.

— Вот он, божий свет, — сказала тетя Нюша.

Мать ничего не ответила, она только оглядывалась и дышала шумно и глубоко.

Тетя Нюша легла, закрыла глаза, подбросила ворох сухих листьев, и они упали ей на лицо.

— Э-э-х, бабы, вот где жизнь! — весело закричала она.

— Ох, подружка моя! — сказала мать и, навалившись на Нюшу, покатила ее по земле. Потом, опьянев от весеннего воздуха, они лежали тихо, греясь на солнце, и уснули.

Какие-то птицы, вертя хвостами, раскачивали ветки и насмешливо поглядывали на Степку. Синий жук медленно брел, проваливаясь в ямки. На стволах деревьев Степка нашел длинных жуков в красных казачьих мундирах. Жуки сидели неподвижно, раздраженно шевелили громадными усищами. А сверху светило и грело солнце, земля была мягкой, чуть влажной.

Мальчик в заплатанной курточке, в больших ботинках, весь перепачканный, похожий на ежа, в листьях и иглах, ползал по этой земле — смотрел, трогал, нюхал; лицо у него было худое, бледное, и на этом лице возбужденно горели (может быть, это и было самым чудесным в весеннем лесу) два ясных серых глаза.

Мать и тетя Нюша, проснувшись, пели песни. Потом они вместе ходили по лесу. Степкины карманы отвисли от собранных редкостей, и ему приходилось придерживать сползавшие с ног штаны.

Обратная дорога была скучной. Мать и тетя Нюша молчали. Степка устал, несколько раз падал, и мать сказала ему с раздражением:

— Ты что ходишь, как слепой, на руках тебя нести, что ли?

И голос у нее был всегдашний, сиплый немного. А когда послышались песни, заглушенные звуками гармошки, холодок прошел в груди и животе у Степки.

По улицам ходили пьяные, пьяные сидели и лежали вдоль заборов, некоторые кричали что-то, другие лежали, точно убитые, раскинув руки.

Степка ощупал карманы, провел рукой по картузу, убедился, что вырытые им с корнем растения не потерялись. Их нужно было посадить в ущелье за домом.

Они вошли в комнату. Степка посмотрел на тряпки, лежащие на неубранной кровати, на темную плоскую икону в углу и сказал:

— Мама, пойдем завтра в лес!

— Что, не нравится дома? — спросила, усмехаясь, мать.

Степка, враждебно глядя на нее, думал:

«Вот уйду в лес, построю дом и буду жить. Заведу злую собаку, больше той, что у Андрея Андреевича. Мать возьму, все-таки жалко. И Алешку-сироту, его отца ведь тоже убило. Дом вместе с Алешкой построим. Буду ходить с Кузьмой на дорогу грабить».

Мать сонным голосом говорила:

— В нашей жизни главное — привычка. Отец наш позапрошлый год поехал на побывку в Мелитополь, вернулся и дня три как чумовой ходил. А потом опять привык. Не бойся, Степочка, и ты привыкнешь.

Утром мать стояла над ним и долго смотрела: он спал, прижимая к груди камни, куски коры. Она попробовала разжать ему пальцы, но не смогла. Степка начал говорить что-то быстро, плачущим голосом.

Пасха прошла. Снова полным ходом запыхтел завод, задымил, потянулись к нему люди. Они шли с тяжелыми головами, опухшими лицами. В первый день после пасхи особенно много было на заводе несчастных случаев, он словно мстил людям за трехдневный праздник.

Видно, Кузьму интересовали Степкины камни. Он набил по углам ящика, в котором лежали камни, блестящие железные полоски. Часто он рассказывал смешные вещи. Степка прямо давился от смеха, слушая его. Мать обычно сидела за столом, сложив руки на груди, и тоже слушала разговоры Кузьмы.

Иногда квартирант не ночевал дома, и на следующий день Степка, волнуясь, спрашивал его:

— Ты где был?

Ему казалось, что Кузьма расскажет про свою разбойничью жизнь. Но Кузьма, смеясь, отвечал:

— У меня товарищей много на Ларинской стороне — гулял с ними всю ночь.

— Как гулял? — допрашивал Степка.

— Как гуляют, — отвечал Кузьма, — водку пьют, в карты играют…

— Врешь, — сердито говорил Степка, — ты на пасху водки не пил.

Однажды Кузьма пропал на целых трое суток, и Степка решил, что квартирант уже больше не вернется.

Тетя Нюша заводила к ним в эти вечера по нескольку раз и, оглядев все углы, начинала петь.

А когда Кузьма вернулся, Степка не успел рта открыть, как пришла тетя Нюша и сердито задала все Степкины вопросы:

— Ты где был?

— Гулял с товарищами на Ларинке.

— Врешь ты, — сказала тетя Нюша и заплакала.

— Врет он, тетя, ей-богу, врет, — сказал Степка.

— Слышь, Нюшка, — сказал Кузьма, — я ведь тебя не спрашиваю, как ты там гуляешь.

— Ты меня хлебом не кормишь, — ответила тетя Нюша и сразу перестала плакать. Потом она совсем сердито спросила: — Ты мне скажи, к кому ты ходишь?