Николай Дементьев - История моей любви

В огромном складе было полутемно и очень тихо. Вошли в полуоткрытые двери-ворота, и тотчас же чей-то голос нахально крикнул:

— Склад закрыт! С трех часов!

— Видите? — шепнула мне Ермолова.

Я быстро шел вперед, натыкаясь на бухты троса, электромоторы, пачки шинелей, ящики… Откуда-то из-за вещей навстречу нам выбежал тот лысый, сутулый мужчина, что вчера вдруг взял меня под руку и начал что-то шептать на ухо.

— А?.. Здравствуйте, милости просим!..

Я не подал ему руки.

— Ваньку валяете, — сказал я. — Кран стоит, а вы — «с трех часов»! А ну — инжектор сюда! Мигом!

— Так, так! — неожиданно спокойно, даже неторопливо проговорил он, рассматривая меня. — Это вы — экземпляр? Да? — он засмеялся.

Я подбежал к телефону, схватил трубку.

— Седьмой, — безразлично, в нос проговорила телефонистка.

— Начальник порта!

— Ну зачем же?.. — начал лысый, берясь за трубку рукой.

— Терентий Петрович, это Кауров, здравствуйте. Извините, что беспокою вас, но здесь на складе такой формализм… Еще вчера хотели получить…

Я быстро и бестолково рассказал про инжектор.

— Да ты не горячись так, чудак, — спокойно сказал Зубков. — Ну-ка, дай завскладом сюда.

Завскладом Зайцев согласно кивал вспотевшей лысиной. Осторожненько, как стеклянную, положил трубку обратно на рычаги, секунду смотрел на меня потемневшими глазами.

— А вы горячий! — недобро улыбнувшись, наконец произнес он и отвернулся. — Давайте ваши бумаги, берите инжектор.

Ермолова торопливо протянула ему смятый листок. Вышли из склада. Ермолова несла инжектор, как ребенка, бережно прижимая к груди. У второго причала остановились:

— К нам когда приедете?

— Вот кран пустим…

— Может, вам постирать что надо?

Я покраснел:

— Что вы, честное слово?! Ко мне сестра приехала.

Перед диспетчерским в приемной, у некрасивой секретарши, было, как всегда, шумно и нервно. Опять над кем-то смеялись: «Быть тебе голым в Африке», кто-то торговался из-за барж и пассажироперевозок, кто-то напоследок, торопливо затягиваясь, курил… Мы с Шиловым стояли в сторонке, на нас оглядывались. На стенке, в большой витрине под стеклом, уже висел приказ о благодарности за быстрый подъем крана. Его читали. Кто-то сказал мне:

— Привет, Степаныч! — и почему-то засмеялся.

Я поправил китель, застегнулся на все пуговицы.

Снегирев вошел, запросто здороваясь со всеми за руку. Каждый раз извинялся, что грязная рука. Улыбался и шутил, только один раз его глаза настороженно метнулись в нашу сторону.

— Он хороший мастер? — спросил я Шилова.

— Когда-то был хороший, а теперь старой славой живет. Как это ты его сюда вытащил?

— Его секретарша вызвала. Я ей соврал, что это Зубков распорядился.

— Правильно! — Шилов кивнул.

Вышел из своего кабинета Власюк. Поздоровался со всеми. Потом подошел к нам с Шиловым и тоже протянул руку.

В кабинете Зубкова мы с Шиловым сели на диван рядом с Власюком. Зубков что-то писал, подняв одно плечо выше другого. Ежик, пенсне… Так же неожиданно, как и в прошлый раз, вызвал:

— Кошкин.

Кошкин торопливо встал, покраснел, испуганно моргая глазками. Кошкин ли это, который сидит у себя в кабинете?

Когда он кончил, я спросил Зубкова:

— Я не знаю, вопросы разрешается задавать? — и с ужасом почувствовал, что неудержимо и так же глупо, как Кошкин, краснею сам под взглядами всех.

Зубков кивнул.

— Скажите, — спросил я у Кошкина, — что делал буксир «Пирогов» от восьми до девяти утра?

— Был на приколе. Работы не было.

— Под парами?

— Конечно.

— Больше вопросов, не имею.

Зубков, а за ним и все заулыбались, глядя на меня.

— Чего ж краснеешь-то! — обиженно прошептал мне Шилов и ткнул меня кулаком в бок.

Я окончательно побагровел.

Диспетчер погрузработ Сысоев одинаково, как обо всем другом, доложил, что один плавкран всю ночь простоял, а у другого, портального, не было крановщика. Он говорил еще что-то, но я уже не слушал…

Зубков помолчал, что-то записывая, потом поднял голову и опять улыбнулся, глядя на меня:

— Ну, крановый бог Степаныч! Давай ответ.

Опять все заулыбались, я вскочил; от резкого движения Шилов и Власюк покачнулись, схватились руками за края дивана; кто-то прыснул. Я знал, что выгляжу как студент на экзамене… Ну, все равно!

— Плавкран стоял: инжектор вышел из строя, — и голос у меня был даже какой-то хриплый.

— Знает! — удовлетворенно и громко проговорил Зубков.

— Это вина завскладом: хотели вчера получить инжектор, у него был склад закрыт. Сегодня с трех… Это что же такое?! — неожиданно для самого себя громко спросил я. — У нас навигация, а у него — приемные часы, как в загсе!

Стало тихо. Кто-то, не удержавшись, громким шепотом произнес:

— Ишь ты!

Зубков с интересом смотрел на меня; Власюк до отказа повернул ко мне побелевшую от усилия шею.

— У меня предложение: чтобы склад дежурил круглые сутки. А будет зима — будем спать.

— Зачем же спать? — обиженно проговорил Власюк. — Речник не медведь-то…

— Насчет склада — верно, запишите, — кивнул Зубков секретарше. — А насчет зимы — перегнул, брат, — он засмеялся, за ним опять засмеялись все.

— Я сейчас, — торопливо сказал я. — У меня еще два вопроса. Вот здесь присутствует крановщик Шилов. Его бригада взяла обязательство восстановить кран за пять дней. Теперь — что такое бюрократизм? Прихожу я сегодня к Кошкину в восемь двадцать просить буксир «Пирогов» — поднять понтон на пятьдесят метров, к стенке. Он меня назвал… экземпляром из отдела «тех». Это, конечно, ерунда!..

— Нет, почему же ерунда? — строго произнес Зубков. — Мы все на работе.

— А главное, «подавайте накануне заявку»! Я, товарищ Кошкин, не на прогулку за грибами пароход просил! — Я решился и быстро взглянул на Кошкина; он сидел багровый, комкал в руках платок; другие смотрели на меня по-разному: кто выжидательно-изучающе, кто явно недоброжелательно, кто даже насмешливо, кто-то сочувственно кивнул и подбадривающе улыбнулся.

— Кошкин в кабинете — как лев рыкающий! А здесь… В общем, мы, пять человек, целый час поднимали понтон вручную к стенке, а «Пирогов» в это время вхолостую уголь жег. Мы с ребятами подсчитали и просим взыскать с Кошкина стоимость этого нашего часа: двадцать пять рублей. Час-то ведь пропал…

Кто-то изумленно сказал:

— Ишь ты!

Все молчали, глядя на Зубкова, тот стучал по столу карандашом, все разглядывая меня.

— Ай-яй-яй! — удивленно проговорил он и повернулся к секретарше: — Взыскать! — и спросил у меня: — Все?

Шумно задвигались стулья, но никто ничего не сказал.

— Я еще хотел… Вот товарищ Снегирев сегодня предлагал мне сделать приписку в нарядах. В два раза завысить. При свидетелях. Вот Шилов слышал.