Николай Дементьев - История моей любви

— Ты это специально? — он кивнул на автомат.

— Что?.. — тоже шепотом и разом пугаясь, спросила я.

— Не понимаешь?

— Нет…

— Ну, сообщила Петрашевскому о нашей женитьбе, чтобы обратный ход мне отрезать? — И отвел от меня глаза, выговорил в пространство чуть ли не обреченно: — Никогда мне Вадим теперь не простит, если наша свадьба сорвется!.. Даже если случайно она сорвется, даже если не по моей вине… Ведь вся моя диссертация основывается на одном стародавнем выводе Вадима, который он еще до войны опубликовал как возможное предположение… — все говорил он будто сам себе, точно не замечая, что я здесь же, что оба мы по-прежнему тесно прижимаемся друг к другу в узенькой кабинке.

— Предположение это правильным оказалось? — как-то машинально спросила я.

— Да. И удивительно плодотворным, — так же автоматически отвечал он.

— Вот оно что… А Вадим Павлович знает об этом?

— Он сам и посоветовал Родионову, моему научному руководителю, взять для моей работы это его предположение.

Хоть и чувствовала я уже, что не о том мы с Игорем сейчас говорим, но продолжала выспрашивать его, точно все это мне зачем-то нужно было знать, и до конца знать.

— Тогда что тебя волнует?

— Просто не понимаешь еще ты, не знаешь, какие взаимоотношения в наших научных кругах… Они ведь не такие, как у вас на заводе.

— У нас, конечно, все просто и ясно, — даже помогла я ему и не удержалась: — По твоей работе — и твоя цена!

Но Игорь не слушал меня, все будто в трансе каком-то находился, договорил чуть не горестно:

— И представляешь, если на моей защите Вадим просто промолчит?.. И даже критиковать меня не будет, и не похвалит, а просто промолчит… А ведь всем ясно, что основа моего исследования — его стародавняя работа и мы с Вадимом знакомы, даже связаны по университету… Каким может быть резонанс при голосовании!

Мне становилось все противнее и противнее, но в тесной кабинке телефона-автомата я даже отодвинуться от Игоря не могла.

— Дело, получается, не только в том, чтобы Петрашевский выделил тебе для работы Зверька и Хоттабыча?.. То есть поглубже дело-то?.. — Он так же машинально кивнул, все глядя в пространство, а я сказала простодушно: — Другой резонанс будет при голосовании, если члены ученого совета увидят: сам Петрашевский к твоей работе руку приложил.

— Ну?!

— Ай-яй-яй!.. — сказала я. — Вот это у меня чутье, до чего ж я правильно опять все угадала? — Игорь теперь мигал настороженно, чуть ли не со страхом вглядываясь в меня, тоже стараясь отодвинуться, да некуда уж ему было… А я выговорила вкрадчиво: — Прямо-таки поражаюсь я иногда на себя: простой слесаренок, а в мужья себе будущего кандидата наук обеспечила. И в семью его втиснуться хочу!..

— Что ты?.. Подожди, Анка!

Но я уже не могла остановиться; мой характер по-прежнему оставался при мне, ни на секунду меня не покидая, как верный пес.

— Говорила я уже как-то Маргарите Сергеевне, — пояснила я, — что больше всего на свете не люблю, когда меня обижают, понимаешь? — Изловчилась и влепила Игорю полновесную пощечину; левая щека у него сразу покраснела, но он даже не шелохнулся, а, наоборот, начал улыбаться, и лицо его сделалось мужественно-красивым. Тогда я в голос заревела от горя и бессилия, крикнула: — Пролезай в ученые!.. — И снова дала ему пощечину, а он заулыбался еще шире.

— Давай выйдем, — будто советуясь, предложил Игорь, даже пояснил: — Неудобно тебе здесь бить-то меня, настоящего размаха нет.

Мы оба разом вылезли из кабинки, Игорь встал передо мной, заложил руки за спину, поудобнее повернул мне уже ярко горевшую щеку. А я все ревела и больше уже ударить его не могла, только неожиданно для себя выговорила отчаянно:

— Люблю я тебя! Люблю и ничего не могу сделать, хоть убей ты меня!

Игорь вдруг обнял меня рукой за плечи, мы подошли к скамейке перед их домом и сели. Я все втягивала голову в плечи: вдруг он сейчас скажет, что у нас с ним — все?! А он проговорил неожиданно тихонько и по-родному доверчиво:

— Меня, Анка, вырастили мои родители, и странно было бы, если бы я не был на них похож. Вот и сработала во мне их инстинктивная настороженность: как бы чего не случилось… Поэтому и обидел я тебя, прости, больше такого не будет, слово даю!

Я вспомнила слова Дарьи Тихоновны об их травмированности, сказала неожиданно для себя:

— Чего трусить-то? — И даже пояснила, как маленькому: — Жить и работать в полную силу надо, а ни о чем другом даже и не задумываться, тогда крепко на обеих ногах стоять будешь! И жизнь свою счастливо проживешь! А у тебя еще такой фундамент: образование, способности, твоя работа! Да и вся наша жизнь!..

Он мигнул, всматриваясь мне в глаза; и я почему-то подумала: соврет он мне сейчас или нет?

— Да я и сам понимаю все это умом, но ведь родительское-то воспитание живет во мне… — И сам удивленно усмехнулся: — Помнишь чеховского «Человека в футляре»?.. Ну, почему, спрашивается, этот Беликов всего боялся?..

И я уже сама постаралась помочь ему, спросила:

— Может, просто в одном человеке больше от зайца, а в другом — ото льва, да?

— Конечно, иначе не было бы ни трусов, ни смельчаков, а все одинаковые, как медные пятаки.

— Может, преувеличиваешь ты все? — с надеждой спросила я. — Ну, насчет вашей фамильной трусости?

— Тоже правильно! — с облегчением согласился он. — Пойдем к нам?

— Неудобно: костюм у меня мятый… Может, заедем ко мне, переоденусь я?

— Можно.. — начал он и вдруг чуть поморщился, решился: — Собаке хвост по кусочкам не рубят!

И я увидела, что боится он предстоящего разговора с родителями.

— Может, отложим? — спросила я, снова стараясь помочь ему.

— Отложим?.. — На миг он заколебался, потом упрямо качнул головой: — Нет! — И я увидела, что он боится, хватит ли у него потом сил на этот разговор. — Нет! — даже повторил он и начал учить меня: — Мы сейчас придем к нам… Ну, поздороваемся, как обычно… Родители мои, особенно мама, сразу поймут, конечно, в чем дело: ночь-то я ведь не ночевал… То есть ты не пугайся, что сразу напряженную атмосферу почувствуешь, поняла?..

— Хорошо.

— И сразу же мы скажем, что решили жениться, поняла?..

— Да.

— А что костюм у тебя мятый, да и я… небритый, так это даже убедительнее.

— Да.

— Сначала родители мои будут сдержанны и вежливы, чтобы до конца уяснить себе, серьезно у нас с тобой или нет… Ну, такие уж они, и так у нас дома принято.

— Это правильно, так и надо. — Я решилась, пугаясь: — А потом?..

— А потом и начнется главное, — все так же ровно говорил он, как учитель в школе; после я узнала, что параллельно с занятиями в аспирантуре у Игоря была преподавательская практика в университете. — Голос у мамы начнет повышаться, потом, скорей всего, истерика с ней случится…