Гавриил Федотов - Любовь последняя...

— Да что ж, Тараска, от этого, что ль… от одной упавшей матицы? — с искательными нотками в голосе спросил Василий.

— От этого, что ль!.. — передразнил Тарас. — Придуривается, как будто и впрямь он не шахтер, сам не понимает отчего! В горах вон от простого ружейного выстрела иногда снеговые карнизы падают. А тут так без ума потревожил, и он же: «Не от этого!»

Тарас поднял лампу повыше, к самому краю устоявших окладов, чтоб получше рассмотреть это местное нарушение в кровле, но внезапно сорвавшимся куском породы его стукнуло по руке — удар был не очень сильный, безболезненный, комок сланца только задел руку, но угодил по лампе. Она упала и погасла.

— Концы, Тараска! — теперь уже громко, плачущим голосом повторил Василий. — Эх, теляче, теляче, не смог и последнюю-то лампу уберечь!.. И на черта это надо было посылать нас…

— Да обожди ты скулить-то! — бешено заорал Тарас. — Думай вот теперь, а не скули!

— Впотьмах-то…

— Не хотел думать при свете — думай впотьмах… А не можешь сейчас думать, так слушай или хоть другим не мешай это делать…

И тут же, точно в ответ ему, впереди что-то снова густо крякнуло и с прежним грозным шумом и скрежетом гулко сползло. По тому, как дунуло им в лицо, точно из кузнечного меха, воздухом и облаком невидимой пыли, Тарас сразу понял, что он был прав: глухого завала, даже на несколько метров, не было. «А сейчас вот… это еще вопрос!» — молча отметил он. Отпрянув было, они снова осторожно приблизились и теперь стояли опять у самого края уцелевшей крепи и настороженно прислушивались.

— Слышишь?

— Крепь трещит!..

— Да не об этом я, — отмахнулся в темноте Тарас. — А вот легкое потрескивание и пошипывание слышишь?

— Не-ет…

— И как сероводородом тянет, не чувствуешь?

— Это-то чую… противно воняет… Значит, Тараска, еще и газ?

— Конечно, газ… Тронули эти оползни пласт, он и начал выделять повышенный процент газа… Тут теперь наши топоры ни при чем, тут за полчаса угоришь и не воскреснешь… Отсюда, Василий, теперь надо нам немедля прочь, скорее надо искать другие ходки!..

Тарас потерял счет времени. Если б ему сказали, что он тащит на себе Василия уже час или два, он поверил бы; но если б сейчас его каким-либо чудом мгновенно подняли на-гора́ и объявили, что этим делом он занимался не час и не два, а целых десять, он бы тоже поверил и нисколько этому не удивился. Тянется ли еще солнечный день, надвинулись ли прохладные сумерки, или уже заступила на свою неизменную вахту короткая летняя ночь — он не знал. Сколько прополз всевозможными ходками, уклонами, просеками, много ль их осталось впереди — не ведал также. Все физические и духовные силы, способности, какие еще удалось ему сберечь, слились у него только в упорное желание действовать, искать выхода, продвигаться вперед во что бы то ни стало, причем не одному, а с Василием.

Вначале Василий с горем пополам ковылял за ним самостоятельно, но нога его быстро опухла в щиколотке и голени, он сильно отставал, задерживал, а сзади их неумолимо подгонял тошнотворный настой сероводорода. Тарас молча и деловито приладил руку обезволевшего Василия себе на плечи, крепко сжал ее в запястье своей широкой ладонью, а другой рукой сильно и надежно прихватил за торс. Так, невольно полуобнявшись, пригибаясь, они сколько-то времени шли дальше; тащить грузно виснувшего Василия было очень и очень нелегко. Кругом была непроглядная чернота, под ногами неровности, но все же вначале они и так продвигались сравнительно бодро.

— Смотри не уходи один, Тараска: хоть, можно сказать, на трех ногах вдвоем шкандыбаем, а все ж вместе лучше… Небось уже подумываешь бросить меня?

— По себе не суди…

Когда Василий уж совсем не мог ковылять на одной ноге, а Тарас тоже окончательно выбился из сил, они присели прямо на влажную землю, перевели дух.

— Давай, Тараска, здесь отдохнем подольше.

— Ладно.

— Как думаешь, выберемся на-гора́?

— Не думаю, а уверен.

— А скоро?

— Через час уже будешь расписывать на все общежитие, какой ты храбрый.

— Хватит тебе, Тараска, серчать… Попробуй, как коленка распухла!..

Дальше двигаться и «на трех ногах» Василий не смог. Тарас взвалил его себе на спину, как куль, и, крепко держа за руки, низко пригибаясь, чтоб не стукнуть его головой о какую-либо невидимую провисшую перекладину, начал осторожно пробираться в кромешной темноте дальше. Когда усталость и плохой воздух перехватили дыхание, он очень осторожно, но по-прежнему молча опустил Василия на землю.

— Не бросай, Тараска! — немедленно попросил Василий.

— Не брошу.

— Ты не злобься на меня, Тараска, я ведь…

— Молчи!..

Тарас тоже опустился на землю и разбито привалился спиной к мокрой крепи. И говорить и слушать ему и впрямь было трудно: от чрезмерного физического напряжения и плохого воздуха во всем теле разлилась еще никогда не испытанная им свинцовая тяжесть, в горле пересохло, в голове был шум и звон, а сердце стучало так, словно собиралось выпрыгнуть из груди. Он сидел несколько минут, напряженно дыша, уронив отяжелевшую голову на колени, пока не почудились ему какие-то приглушенные лающие звуки. Тарас поднял голову и прислушался.

— Тю, дурной! — сказал он, когда понял, в чем дело. — Ты чего это, Василий, надумал?

— Ни-икогда нам, Тараска… похоже, на-гора́ не выбраться, — с трудом сказал Василий. Он все еще приглушенно всхлипывал.

— Почему ж это?

В душе Василий очень опасался, что Тарас его бросит: скажет, что уходит, чтоб поскорее потом вернуться к нему с помощью, и все, и оставит одного. «А потом не вернется, или не найдут, иль уж чересчур поздно придут…» Да и сама по себе перспектива надолго остаться в одиночестве в этой жуткой подземной тишине его пугала, страшила. Именно эта мысль его взбудоражила больше всего, однако вслух он ответил:

— Воздух все хуже… От него уж голова у меня, Тараска, ну прямо как у вола, — большая-большая, мне кажется… И все дальше пухнет! — невесело и грубо пошутил он, видимо уже испытывая стыд за свое малодушие.

— Наоборот, сероводородом стало вонять меньше.

— Да тут, Тараска, похоже, не один он: небось уж всякого жита по лопате…

«А ведь, наверное, Василий в этом прав, — мысленно согласился Тарас, — пока шли, вроде воздух был полегче, а как присели, и сразу стало еще душнее, еще больше стучит в висках. Тут, вероятно, чуть-чуть и метана имеется, потому в глотке потачивает… и повышенный процент углекислоты. Эти два родных брата, а особенно углекислый газ, всегда больше по низам стелются…»

Чтобы проверить свою догадку, Тарас поднялся на ноги, и ему показалось, что он не ошибся: вверху дышалось легче, чем у земли.

— Поднимись, Василий, постой немного на ногах: внизу воздух хуже…