Вадим Собко - Стадион

Косенко ждал ее возле выхода.

— Очень хорошо, что вы кончили тренировку раньше, — радостно сказал он. — Давайте поедем в ресторан, пообедаем, поговорим. Я так давно вас не видел… так соскучился…

Они виделись только позавчера. Мягкая ласковость в его голосе и преданный взгляд тронули Нину. Кроме того, надо было отвлечься от всех этих навалившихся на нее сегодня неприятностей. Что за день такой несчастливый!

И Нина согласилась. Они поехали в ресторан «Кукушка», стоявший над самым Днепром, на живописном крутом обрыве. На крыше павильона, оправдывая название ресторана, красовалась вырезанная из дерева кукушка.

Косенко заказал обед, вино. Нина на мгновение заколебалась, потом от злости решила выпить. Голова у нее чуть закружилась, сразу стало немного веселее, Нина выпила еще. Возбуждение росло, но лучше на душе не становилось.

Ростислав оказался веселым собеседником. Наверное, никто в Киеве не знал такого множества смешных анекдотов. Во всяком случае, Нине еще не приходилось слышать ничего подобного. Она смеялась громко, почти истерически.

После обеда они гуляли по чудесной широкой асфальтированной дороге над Днепром. Наступали сумер-' ки, на Киев быстро спускалась ночная темнота.

Ростислав не понимал, что делается в Нининой душе, и надеялся на скорую победу, Но когда он'ласково, нежно, стараясь придать своему голосу самое убедительное выражение, стал звать ее к себе в гости, Нина спокойно и равнодушно отказалась.

Этот равнодушный тон убедил Ростислава, что настаивать на своем еще не время.

А Николай Дмитриевич Максимов никогда не думал, что решение Нины Сокол перейти в другую группу причинит ему такую боль. Он снова и снова перебирал в памяти последний разговор на стадионе и корил себя за неумение как–то иначе, деликатнее подойти к девушке, — надо было найти другие, не такие резкие и категорические выражения, а может, и вообще не вести этого разговора в присутствии ее подруг. У него было такое ощущение, будто ему нанесла обиду родная дочь.

Николай Дмитриевич взял в руки план тренировки, написанный для Нины еще в начале года, перевернул страницы и болезненно поморщился, словно одно прикосновение к этой хорошо знакомой тетрадке причиняло ему боль. Тут все так тщательно продумано и разработано, и теперь все это больше не нужно. Нина будет заниматься в группе Софьи Каргаш — студенты обсуждают это событие уже несколько дней; значит, детально разработанный план Николая Максимова уже никому не нужен. И все–таки эту тетрадку он должен отдать Карташ, какие бы ни были между ними отношения, какую бы обиду ни нанесла ему Нина, — прервать или резко изменить тренировку сейчас нельзя.

В окне комнаты, где помещалась кафедра физкультуры, неожиданно подул неприятный ветер. Максимов поднялся с черного клеенчатого дивана и подошел к окну. Дождь над Киевом, осень, холодный ветер — все словно специально подобрано, чтобы усугубить тяжелое настроение.

Он закрыл окно и словно отгородился от всего мира.

Но легче на душе не стало.

В комнату вошла Софья Карташ с пачкой каких–то бумаг в руке — очевидно, это сводки сдачи норм ГТО. Завитки ее пышных, светлых волос сегодня развевались особенно вызывающе — так, во всяком случае, показалось Максимову. Но пусть Софья Дмитриевна не думает, будто ей удалось одержать большую победу. Она, безусловно, способный тренер, быть может, она найдет такой подход, который не сумел найти Максимов. Но и перед ней еще огромная гора работы. Сердиться на нее у Николая Дмитриевича нет никаких оснований: ведь виною размолвки с Ниной была не она, а те трудные и все–таки безусловно полезные для каждого легкоатлета упражнения.

— Здравствуйте, Софья Дмитриевна, — поздоровался Максимов,, — у меня к вам небольшой разговор.

Софья Дмитриевна сразу насторожилась, словно любое дело, предложенное ей Максимовым, могло быть только неприятным или подозрительным. Веселые, светлые завитки на мгновение застыли, словно прислушиваясь, потом снова заколыхались.

Максимов взял тетрадку, и на мгновение ему стало жаль расставаться с нею. Но отступать уже поздно. Надо идти до конца, если хочешь честно признать свою ошибку.

— Это план тренировки Нины Сокол. Она, кажется, перешла в вашу группу?

— Да, она просилась ко мне, но я еще не решила окончательно, — уже весело, не скрывая торжества, ответила Карташ.

— Вы еще не начинали тренировку?

— Еще нет.

— Очень хорошо. Попрошу вас взять этот план и внимательно ознакомиться с ним. Вы получите полное представление об уже проделанной работе и найдете здесь планы на будущее. Впрочем, это для вас совершенно необязательно… Просто мы придерживались такого расписания, и мне казалось…

Максимов смутился и умолк. Карташ смотрела на него с веселой насмешкой, словно хотела сказать: «Хоть вы и известный тренер, а не сумели найти правильный подход к девушке, вот теперь и стойте передо мной, как смущенный мальчишка!» Но, не сказав ни слова, она взяла тетрадку, полистала, отметила про себя разумную целеустремленность каждого упражнения и тут же подумала, что об этом так хорошо разработанном плане надо забыть навсегда, иначе Нина наверняка уйдет от нее, не выдержав огромного максимовского напряжения. Однако она, должно быть, уже привыкла к такому напряжению, прошла у Максимова отличную школу, и это, разумеется, принесет свои плоды. Первое время Карташ будет пользоваться результатами максимовской работы, а там видно будет — быть может, придется медленно, понемножку усиливать нагрузку и заставить Нину работать напряженнее.

— Большое спасибо, Николай Дмитриевич, — перевернув последнюю страничку, сказала Карташ, — этот план мне, конечно, пригодится, хотя, по–моему, кое–что придется изменить.

— Это уже ваше дело, — с горечью ответил Максимов. — Теперь вы отвечаете за Нину Сокол и за ее достижения.

— О, можете не сомневаться, достижения будут! —весело ответила Карташ. — Ведь лучше вас никто не знает ее возможностей. Мне думается, для нее даже мировые рекорды не заказаны!

Карташ нарочно задела за самое больное место Максимова, словно желая еще раз подчеркнуть, какой он неудачный тренер — оттолкнул от себя такую способную ученицу…

Через полчаса Карташ вышла в коридор с максимовской тетрадкой в руках. Только что прозвенел звонок, начался перерыв, и в шумный коридор, словно бурливый весенний поток, хлынули толпы студентов. Карташ остановилась, всматриваясь в знакомые лица.

— Нина! — окликнула она, увидев девушку.

Нина Сокол остановилась. Она не была уверена в том, что правильно сделала, заявив Максимову об уходе; она чувствовала себя виноватой и в то же время старалась убедить себя в правильности своего поступка. Втайне она недолюбливала Софью Дмитриевну Карташ, но возврата нет — нельзя же менять свои решения по нескольку раз в день.