Николай Горбачев - Битва

В тундровой желтоватой равнине лежали островки грязноватого талого снега, озера, еще не вскрывшиеся, тревожно синели «сухим» льдом, кое-где на ровном и, казалось, бесконечном и единообразном просторе открывались оазисы леса, тоже неожиданные тут и оттого трогательные, и Тарасенко, издали отметив такой «островок», пояснял: «Ишкурья точка», «Хинта», «Полярная»… Никакой, конечно, горы Сергеев и близко не видел, и, словно бы угадав этот возникавший у Сергеева вопрос, Тарасенко с улыбкой сказал:

— А Медвежья Гора все же есть, слышь, Георгий Владимирович, но далековато! Швейцария местная — отроги северных гор. Может, завтра увидим, есть тут у нас задумка…

Только к обеду, как и намечено было, они вернулись в центральный городок. Издали, на горизонте, он возник, будто мираж, будто нереальное нагромождение из разноцветных кубиков или торосов, а когда подъехали ближе, когда асфальтовая лента, миновав кирпичную с широкими стеклами будку контрольного поста, вонзилась в прямую улицу городка, Сергеев, выезжавший с Тарасенко утром, в темноте, теперь при свете, увидел: торцовые стены четырехэтажных домов были выкрашены в яркие цвета: красный, оранжевый, синий, зеленый… Потому издали город показался как бы нагромождением разноцветных торосов.

— Интересно! — не удержался от удивления Сергеев.

— Северное градостроительство, — ответил Тарасенко. — Мало естественных красок, и человек разумно компенсирует этот недостаток.

После обеда предстоял, как напомнил Тарасенко, «ответственный эксперимент», поэтому Умнов ночью не встречал Сергеева, он не приехал с точки в центральный городок: всю ночь шла подготовка к эксперименту.

— Пока еще сделано в рамках лишь нашего полигона, но это серьезный шаг вперед, — сказал Тарасенко. — Нет худа без добра: обстоятельства, знаете, подстегнули. Вскоре, думаю, придется напрямую с вами работать, с Шантарском.

«Чего это они — и он и Бондарин — об одном и том же?» — как-то лениво всплеснулось у Сергеева.

…Умнов встретил у входа в бункер, в вязаной теплой шапочке, напоминавшей спортивную, в меховой куртке; должно быть, сказалось долгое и бессонное сидение в подземелье: главный конструктор выглядел бледным, усталым, напряженно смотрели глаза из-под очков. Однако шагнул навстречу решительно, стиснул руку резко, будто тисками.

— Здравствуйте, Георгий Владимирович! С приездом в Медвежьи Горы. А что там, на шантарской земле? Что-нибудь стряслось? Начальник полигона попусту с насиженного места не срывается, так?

Взволнованность, нетерпение пульсировали в голосе Умнова. Сергеев знал из многолетней практики, что тот не мог скрывать своего состояния: оно у него прорывалось наружу. Сейчас происходило именно такое, и Сергеев, стараясь казаться как можно спокойнее, даже равнодушнее, сказал:

— Вот предлагают, Сергей Александрович, посмотреть, что у вас нового в Медвежьих Горах…

Сергеев осекся и примолк, подумав, что ему не следует распространяться о том, что узнал от Бондарина, что сидело в нем, Сергееве, «болевым пунктом» и в чем он еще не разобрался сам, и оттого все время неотступно ощущал какую-то смуту, осадок на душе. Да, в тех своих размышлениях, которые заполонили его вчера по пути на аэродром и к которым он постоянно мысленно возвращался, он пока не находил нужной опоры, необходимого рычага.

— Что нового? — подхватил Умнов, не заметив «тактического хода» Сергеева. — Крутимся вот с Иваном Фомичом, как белки в колесе. Но с той разницей, что белки сами крутят колесо, а наше колесо крутят внешние силы — прилаживаться приходится, а это хуже… — Он сделал короткую передышку, должно быть, лишь перевел дыхание, вновь взорвался: — Смежники! Воюем… Томагавком бы, томагавком! Но покажем, покажем! Исполним указание Петра Филатовича — звонил!

Спустились по ступеням к тяжелым дверям в бункер — они неожиданно легко, бесшумно открылись, и вся группка оказалась на площадке. С мягким свистом, точно где-то стравили под давлением воздух, кабина лифта скользнула вниз. Умнов пропустил Сергеева в просторное прохладное помещение, залитое дневным светом, с непривычной, какой-то даже противоестественной тишиной. Оно было плотно заставлено аппаратурой: черно-муаровые шкафы вздыбились под высокий крашеный желтоватый потолок. И аппаратура Сергееву показалась тоже непривычной: панели с бесконечным множеством ячеек — глухие, без приборов, тумблеров, переключателей.

— Имитационный зал, — пояснил Умнов. — Здесь создаем обстановку, возможные варианты ракетных ударов противника. В общем, занимаемся теорией игр… математических. Предусмотрены разные варианты. А «Меркурий» — он видоизменен…

— Слышь, видоизменен, Георгий Владимирович! — с привычным смешком вставил Тарасенко. — К тому, какой он у вас, в Шантарске, добавлено еще столько же… Махина!

— Поклеп! — добродушно отмахнулся Умнов. — Сейчас проиграем. «Меркурий» должен разгадать любой предложенный вариант удара, выдать верное решение и реализовать его. — Умнов подошел к небольшому наклонному столику с панелями управления, нажал кнопку, сухо в микрофон отдал распоряжение: — Приготовиться к работе от имитатора.

Включился динамик громкой связи, и один за другим разноголосо, внакладку, зачастили доклады о готовности.

— Внимание! Аппаратура включена, программа задана, — строго сказал Умнов в микрофон, защелкал тумблерами на панели управления, нажал красную в гнезде кнопку.

В тишине, глухой, угнетающей, которая вновь разом схватилась тут, Сергеев неожиданно поймал себя на мысли: за те годы в Шантарске во всяких ситуациях оказывался, порой в безвыходных, вставал перед срывом, крушением — мог бы привыкнуть, относиться ко всему спокойнее, а вот все внутри сжалось, напряглось. Даже почувствовал — ноги задеревенели, когда Умнов, тоже молча, подвел его к узкому экрану с цепочкой небольших оконцев. Сергеев было начал читать разноцветные надписи над оконцами и вздрогнул: густой голос торжественно объявил:

— Программа прошла!

И сразу же высветилось несколько оконцев, и рядом, подступая к Сергееву, с несдерживаемым оживлением Умнов сказал:

— Вот анализ задачи, Георгий Владимирович, он точный, безошибочный. А здесь — решение комплекса, тоже верное! Словом, в реальной обстановке наши антиракеты уже пошли бы…

— Прав Петр Филатович — отстал! — искренне признался Сергеев, теперь мягчея, представляя весь смысл того «серьезного шага вперед», о котором помянул днем Тарасенко.

— Еще не то покажем! — в веселом расположении заявил Умнов. — Но… сюрприз!

Поздно вечером они приехали все вместе в городок. У Сергеева еще было все свежо перед глазами, все увиденное, действительно важное и удивительное. Позднее там, в зале имитационной аппаратуры, проиграли многие задачи, и «Меркурий» разгадывал их, выдавал решения. После, в подземном классе, Умнов на доске, чертя мелом фигуры, формулы, увлеченно объяснял принципы и секреты «нового шага» в «Меркурии». За узенькими столиками, совсем как ученики, сидели лишь двое — Сергеев и Тарасенко…