Николай Горбачев - Битва

Он подумал: то малое, на что согласилась Лидия Ксаверьевна, — две недели, миновало, прошел месяц, но она поймет его, она не может не понять, он вырвется в Москву, все объяснит. Тем более поймет, что тут нет больницы, нет госпиталя, — и об этом тоже будет его речь в докладе маршалу и всем высоким гостям. И еще он успел подумать, прежде чем в кабинет начали дружно входить люди: многого нет пока на полигоне. Недостает специалистов, испытателей, начальников служб, нет правой руки — главного инженера…

Сергеев смял непроизвольный вздох, поднимаясь за столом: кабинет заполнило с десяток человек.

— Прошу, товарищи, садиться ближе. Рассмотрим докладную записку, оценим, все ли в ней учли…

В белесо-выгоревшем небе точка появилась отчетливо и внезапно. У генерала Сергеева, стоявшего в группе ожидающих, точно в невеселом предчувствии, екнуло сердце. Впрочем, во всяком аэродромном ожидании есть элемент неожиданности, неосознанного беспокойства — Сергеев такое замечал. Разговор, однако, рассыпался, обратился в редкие отрывочные фразы: как бы то ни было, мысли всех теперь приковал к себе самолет — он стремительно вырастал, обретая с каждым мигом привычные, знакомые контуры. Группа встречающих сгрудилась под временным навесом — здесь было душно, но не пекло солнце.

Аэродром лишь условно мог считаться таковым. Взлетно-посадочная полоса — просто укатанная катками посреди степи черная лента; в стороне от навеса полосатая времянка — будка, где сидел диспетчер; над ее крышей, туго надуваясь, дергалась конусная «колбаса», дальше, в конце полосы, изрисованная черно-белыми лентами приводная станция с антенной; известковым бесформенным пятном, а не четкой буквой «т» виднелся посадочный знак в начале полосы.

Позади навеса, примяв скудную степную траву, выстроился рядок машин: «Волги», «Москвичи», газики. Сухим горчичным запахом тянуло из степи.

Сергеев вытер лицо платком, потом, сняв фуражку, обтирая клеенчатый прошнурованный околыш, почувствовал, как тягучей болью сжало под кителем сердце, и на какое-то время застыл, подумав, что еще этого не хватало, но боль отпустила скоро, лишь испарина выступила на лбу. Сергеев отнес это не за счет сердечных сбоев, а за счет духоты, к тому же и разбираться досконально в своих ощущениях было уже некогда: Ил-14, ревя двигателями, подруливал к диспетчерской будке.

Сергеев пошел из-под навеса, привычно негнущимися ногами отмеряя метровые шаги. За ним пошли все — группкой, кучно.

Подали легкий, на колесиках, трап, и Сергеев, полагая, что первым выйдет маршал Янов, и приготовившись рапортовать, выступил шага на два перед встречающими, ждал, когда откроется дверца самолета. Он даже представил сейчас живо невысокую плотную фигуру Янова; тот, верно, будет в габардиновой светлой тужурке или в форменной светло-серой рубашке; знакомый острый взгляд из-под кустистых нависших бровей, глуховатый негромкий голос… Замминистра Бородина Сергеев видел лишь один раз, тогда, в те суетные, горячие дни перед отъездом из Москвы на полигон, — замминистра весь белый, седой. Сергей Александрович Умнов — этого помнил Сергеев по тем делам с «Катунью», радовался, узнав о назначении Умнова главным конструктором, — какой он теперь?

Овальная дверца ушла внутрь самолета, однако там, как почувствовал Сергеев, стоя всего в нескольких шагах от трапа, произошла какая-то заминка: она, верно, была связана с выяснением, кому выходить первым. Так поначалу мелькнуло у Сергеева, но он отверг эту догадку: выяснять нечего, старший по воинскому званию — Янов, ему и выходить, принимать рапорт, а значит, заминка из-за чего-то другого…

И, не успев окончательно понять, что там, в самолете, происходит, Сергеев тотчас увидел в проеме… жену и моргнул от неожиданности: не мерещится ли, не видение ли, здоров ли он? Однако ему не мерещилось: в проеме действительно стояла Лидия Ксаверьевна в светлом легком плаще, незастегнутом, распахнутом, вероятно, чтобы скрыть ее пополневшую фигуру, однако такая хитрость мало что давала — живот все равно заметно выпирал. Она задержалась в проеме, как бы боясь ступить на верхнюю площадку трапа, улыбалась, щурилась, то ли увидев его, Сергеева, то ли просто от яркости режущего глаза солнечного света. В оцепенении, не двигаясь, не догадываясь, что надо подойти к трапу, подать руку, принять ее, Сергеев видел позади невысокой фигурки жены уже подступивших к проходу Янова, Бородина, видел других — знакомые и незнакомые лица. Янов, кажется, поддерживал сзади за руку Лидию Ксаверьевну.

— Ну вот, растерялся начальник полигона! Принимай жену! Знаем: не хотел брать Лидию Ксаверьевну — похолостяковать думалось?

Только услышав эти слова и добродушно-шутливый голос маршала, Сергеев стряхнул оцепенение, шагнул к трапу, взял жену за руку — ладонь ее утонула в его ладони, она была приятно прохладной, и он почувствовал благодарное пожатие.

На земле Лидия Ксаверьевна, все так же щурясь, ласково взглянула на него, сказала тихо, чтоб слышал только он:

— Приехали мы, здравствуй, Егор…

— Здравствуй.

Сергеев улыбнулся, кивнул, как бы давая понять, что ему надо заняться официальными делами, и повернулся к трапу, по которому теперь спускались гости; он сделал движение навстречу Янову — тот был почти на нижней ступеньке, в рубашке, китель перекинут через руку. Янов, видно, заметив движение Сергеева, взмахнул мягко свободной правой рукой:

— Нет-нет, вы уж отправьте Лидию Ксаверьевну в первую очередь, — он повел кустиками бровей, скосил понимающе взгляд на отступившую от трапа женщину, — а уж тогда займемся делами. Нам тоже с дороги не худо прийти в себя.

Он поздоровался, и Сергеев в его доверительном пожатии, в чуть насмешливом взгляде глаз, затененных козырьком фуражки, уловил доброе расположение, и та вроде бы неловкость, которая, как казалось Сергееву, возникла и которую он почувствовал с появлением Лидии Ксаверьевны, растопилась, снялась — Сергеев уже улыбчиво, открыто пожимал руки всем, кто спускался по трапу, говорил слова привета, отвечал на краткие вопросы.

Приехавшие и встречающие смешались в общую группу, кто-то из экипажа снес чемоданы Лидии Ксаверьевны, и Янов, точно следивший и ожидавший, когда именно это произойдет, сказал, обращаясь к Сергееву:

— Ну что ж, кажется, все. Командуйте, Георгий Владимирович, в какие машины рассаживаться.

Заместитель Сергеева по тылу, моложавый и по-спортивному поджарый полковник, мало похожий на тыловика в обычном представлении, повез Янова, Бородина, Умнова в коттедж, другие гости вместе с Сергеевым приехали к «люксовой» гостинице. Пока внизу администратор принимала и устраивала их, Сергеев, поддерживая жену под руку, осторожно поднялся на второй этаж по лестнице, застланной ковровой дорожкой. Он видел, что жена поднималась по ступенькам осторожно, родовые темные пятна проглядывали заметно, бледность, особенно у глаз, мелкая морось-испарина проступила на маленьком, теперь чуть припухлом, носу, на припухлых губах. Сергеев терялся в догадках, стараясь понять, то ли это у нее после дороги, от усталости, то ли, возможно, ее мучают какие-то боли, но он решил, пока они не пройдут в конец коридора, не войдут в номер, не допытывать ее, не расспрашивать. Шагая рядом с ней, вернее, медленно и непривычно переставляя ноги со ступеньки на ступеньку, он не мог избавиться от удивления, которое в нем жило с того момента, когда он увидел ее в проеме самолета, не мог он и поверить до конца, что она, Лидия Ксаверьевна, рядом с ним, что он держит ее под руку, чувствует близко, и тихо улыбался, не замечая этого сам, радостно думая: отчаянная, решительная! Осуществить «угрозу», пуститься не ведая куда, в неизвестность, пуститься в таком положении!