Владимир Фалеев - Дом моей судьбы

Было еще долгое препирательство, спор. Половникову вынесли строгий выговор. Мою фамилию на заседании не упоминали. Спасибо Раисе Петровне.

3 апреля.Кирилл, где же ты? Почему не пишешь? Уехал в Ялуторовск и стал недосягаем. Сегодня в коридоре общежития встретилась с Половниковым. Хотела обойти его стороной, но преградил мне дорогу.

«Ксеня, своих не узнаешь?»

«Это ты-то свой?»

«А чем я провинился?»

«Предал Кирилла!»

«Чего ты понимаешь, Ксеня! Сама скоро раскусишь…»

«Никогда!» — возмущенно крикнула я и отошла от него. Чувствовала, что он смотрит мне в спину. Неужели Кирилл струсил? Нет, я не могу в нем ошибиться, ты не прав, Саша! Ты же был вместе с Кириллом, а теперь против него… Достала из тумбочки томик стихов М. Ю. Лермонтова, когда-то подаренный Валериком. Вот строки, которые выражают мое настроение: «Я не хочу, чтоб свет узнал Мою таинственную повесть; Как я любил, за что страдал, Тому судья лишь бог да совесть!.. Им сердце в чувствах даст отчет, У них попросит сожаленья; И пусть меня накажет тот, Кто изобрел мои мученья…»

4 апреля.Прочитала в газете заметку «Принять решение!». Летчик испытывал самолет, и вдруг загорелся мотор. Что делать? Если сразу выпрыгнуть с парашютом, то значит бросить машину… Чуть переждать, две-три минуты, можно погибнуть… Принять решение — сделать выбор и совершить поступок. Но между выбором и поступком одна-две минуты. А когда тянутся дни за днями и у тебя нет ясности? Какое принять решение? Как действовать? И чувства раздирают душу, сомнения мучают. Легче управлять группой, чем самим собой. Во мне есть воля, совесть, смелость… Мне так кажется, а я бездеятельна в этой истории с Кириллом и Подкидышевым…

Вечером с Гулей остались в комнате вдвоем, признались, что любим друг друга. Гуля когда-то была для меня идеалом красоты и ума. Перед тем как легла спать, она доверилась, что она имеет в виду Кирилла. При одном воспоминании о нем у меня бегут слезы. И тут опять нет откровенности…

5 апреля.В комнате состоялась целая политбеседа с воспитательницей Раисой Петровной. Обсуждали Мишку Балдина. Его будут судить за то, что он ранил ножом Лешку Пахотина, и за то, что был секундантом у Валерика.

«Это настоящий Молчалин! — сказала о нем Гуля. — С виду очень скромный, а дела творит пакостные».

«Молчалин услуживал всем людям без разбора, — сказала Аня Царьградская, — даже собаке дворника, чтоб ласковой была».

«Балдин услужил Валерке!» — добавила Найденова.

«Ну что вы на него напустились! — возмутилась Царьградская. — Мы же не богатые дворяне, не Чацкие, которым дозволено всех критиковать. Мы и есть бедные Молчалины, Балдин это понял раньше нас!»

Ух я взвилась! Мы живем по коммунистической морали, эта мораль благородная, и у нас нет места молчалиным. А Чацкий честный, смелый человек.

«Как по учебнику шпаришь!» — огрызнулась Аня.

Я снова на нее напала.

«Ах, посмотрите на нее! Какая благородная!» — это слова Ани.

Тут Раиса Петровна поддержала меня.

6 апреля.Утром в фойе лежало два конверта. Один с почерком Подкидышева, другой — с почерком Кирилла. Я спрятала письмо от Валерика за пазуху, а конверт Филина вскрыла и сразу же прочитала.

«Здравствуй, Ксеня!

Нога моя еще не зажила, чуть-чуть хромаю. Работаю каждый день. Жаль, коньки забросил. Обо мне говорят, будто я трус. Это неверно. Я выстрелил не в Подкидышева, а вверх. И не хотел, чтобы он в меня стрелял… Ты не думай, что я ловлю двух зайцев. Лишь бы ты не гонялась за двумя зайцами. У меня сейчас нет никого, кроме тебя. Честное комсомольское. Ты хотела, чтобы я стал комсомольцем, и я здесь готовлюсь в комсомол».

Вечером, после уроков прочитала письмо от Подкидышева.

«Помни, у тебя где-то есть друг, который верен тебе, — пишет Валерка. — Ты когда-то говорила, что будешь тоже верна до тех пор, пока я буду писать тебе письма. Я их буду писать всю жизнь.

Не думай, что я собирался убивать Филина. Хотя ты теперь ненавидишь меня и не поверишь мне. Но проучить я его хотел. Я надеялся поставить его на колени. Если ты чего-либо потребуешь от меня, я выполню. Валерка».

Два письма. Положила их на колени и разглядывала листочки. Валеркин листок аккуратно сложен, исписан знакомым ровным почерком. А листок Кирилла вырван из тетрадки неровно, уголок отрезан, но мне это мятое письмецо дороже жизни. Я достала из тумбочки тетрадку и написала Валерику коротко: «Мне бы презирать тебя надо, но я тебя жалею. Больше не пиши. Мы расстаемся навсегда. Ксеня».

Потом взялась за письмо Кириллу, но в комнату вошла Аня Царьградская, она увидела в руке у меня надписанный конверт Филину, ткнула в него пальцем и грустно улыбнулась. Обида на нее, что она спорила со мной о Чацком, у меня еще не прошла.

«Хочешь почитать письмецо от него?» Она сунула руку в карман платья и вытащила точно такой листок, какой был прислан мне, даже край листа был неровный, как у письма для меня. Я осторожно взяла у Ани письмо и стала читать. Кирилл писал, что после работы не скучает, уже играет в хоккей, хотя нога не зажила. Мне запомнились строчки: «Я дружу с Ксеней, она присылает отвратительные письма. Из-за нее меня дразнят, смеются. Я дружил с одной и бросил, потом со второй, но тоже бросил. Ксеня третья. После всех унижений из-за ее прежнего кадра у нас с ней ничего не получится. Нам будет трудно».

Я отвернулась от Ани ошеломленная. Горько усмехнулась, вернула ей письмо. Тут же порвала свое письмо и надписанный конверт.

«Хочешь дружить со мной?» Аня спросила грустным голосом. Села на край моей кровати.

«Сумею ли удовлетворить твое желание?» — равнодушно произнесла я, потому что на душе было тяжело. Мы долго молчали. Потом разговорились, и я ей решительно сказала:

«Не позволю ему дурачить тебя и меня!»

12 апреля.Иа занятиях мне передали записку от Гули Булатовой.

«Орел, давай иметь тайну? Каждый вечер будем надевать брюки и уходить на улицу. Вечером сегодня дадим друг другу клятву верности, назовемся новыми именами, чтоб никто в городе нас не знал. Согласна? Я передала записку через Найденову: «Согласна». Гуля скоро прислала другую: «Клянусь в верности навек! Зови меня Кукушкой. Буду дорожить честью, держать язык за зубами, крепче всякого замка. Буду дружить с тобой, не любить никого из парней. Вопросы любых размеров станем решать вместе без трусости. Сдадим экзамены на четверки и пятерки. Буду помогать тебе как комсоргу и защищать от всякого врага. Кукушка».

15 апреля.В сушилке развешивала мокрую телогрейку и брюки на шесте и увидела в темном углу плачущую Гулю. Подошла к ней. Она прислонила на грудь мне свою голову. У нее дорогие сережки… Я ее успокаивала.