Владимир Фалеев - Дом моей судьбы

«А что будешь делать в деревне?»

«Отдыхать! Там у меня друзья. — Глаза у него ясные, голубые, лицо полное, розовое. — А может, помогу колхозу на сенокосе. Я ведь, когда в школе учился, работал на сенокосилке, на комбайне. Мы раньше жили всей семьей в деревне, а потом я жил с сестрами. Стихи буду писать. Люблю природу».

«Считаешь себя поэтом?»

Он страстно уверял меня, что мне, если думаю стать актрисой, нужно непременно встречаться с актрисами драмтеатра. Постояли у дверей спальни, он, приземистый, в кирзовых сапогах с загнутыми голенищами, затопал большими шагами по коридору, размахивая руками. Оглянулся на лестнице.

«Буду писать! Ответишь?»

«Если напишешь стихами!»

Обстоятельный, энергичный, по-крестьянски простой. Расстались с ним навсегда.

27 мая.В нашем звене шесть девушек. Каменщики завершили кладку второго яруса. Мы в первом ярусе заканчиваем обработку низа стен и боковых откосов окон. Этаж разбит на две захватки по четыре квартиры, в каждой работает звено. Мастер снует, подсказывает, покрикивает. А у меня голова занята Кириллом. Предчувствовала его приезд. Выглядывала в окно. И тут влетает Булатова, что-то бормочет мне в ухо. Сердце мое замерло и вдруг застучало часто-часто.

«Он!» — завопила Гуля и указала рукой на дверь.

Торопливо подправила прическу, вышла на крыльцо. Впереди маячат две фигуры. Узнаю — Лешка и Кирилл. Дожидаюсь, пока сами приблизятся ко мне.

«Приветик». Кирилл надвигается с серьезным лицом, руки не протягивает. Пахотин за его спиной переступает с ноги на ногу, неторопливо ретируется, прячется за угол дома.

«Приветик». Не тороплюсь.

«Ну вот и все». Кирилл стыдливо оглядывается, не увидев дружка, галантно уступает мне дорожку, и я иду вперед на мягкую пушистую травянистую поляну, расписанную узорами желтых одуванчиков.

«Куда?» — меланхолично оглядываюсь.

«На старое место», — уверенно показывает рукой. И мы отклоняемся в сторону, туда, где лежит поваленное дерево, испещренное именами, знаками сложения и равенства, вырезанными перочинными ножами.

«Царьградская с кем-то дружит?» Кирилл седлает дерево.

«Да». — «С кем?» — «С тобой, разумеется». — «Опять ехидничаешь?» — «Опять злишься». И оба одновременно хохочем. «А ты с кем-нибудь дружишь?» — «Без этого не обошлось». — «Как понимать?» — «Как умеешь».

Невесело отламывает ветку полыни, мнет в руках, распространяя ее резкий запах, потом наклоняется и рисует на песке сердце и стрелу.

«Девчат много…»

«Никто тебя ко мне не привораживает. — Встаю и хочу уйти. — Сам будешь плакать!»

Он уязвил меня. Но тотчас хватает за руку и удерживает, усаживает на дерево.

«Какая стала строптивая, — в голосе неуверенность. — Может, посвятишь в свои…»

«Вместе с Половниковым ходила в редакцию газеты».

«Ага… ну и…»

«Твой секундант уехал в деревню, а потом будет работать в Тобольске».

Меня ждала работа в доме. Мы вернулись. Кирилл проводил меня до крыльца.

28 мая.Написала стихотворение Кириллу:

Ждала Кирилла в комнате, надеялась, что придет и я прочитаю ему стихотворение. Вышла во двор, а он сидит на скамейке рядом с Аней Царьградской, и оба задорно смеются. Мое появление заставило его вскочить.

«Мне некогда, спешу!» Посадила его, быстро прошагала мимо. Побродила вокруг домов, украдкой вернулась в общежитие. Тоскливо на душе, выть хочется.

29 мая.За корпусом училища три березки, там жердиночка. Булатова зашла в комнату, когда я перед зеркалом занималась своей прической, и сказала, что Кирилл ждет меня «в условленном месте». Я догадалась — у жердиночки. Быстро спускаюсь вниз, огибаю угол корпуса и приближаюсь к «трем березкам». Кирилла нет. Побродила взад-вперед, села на жердинку. Осмотрела окрестности. Туман подымается над пустырем. Где-то кричит коростель. Вот сейчас, думаю, Кирилл выскочит из куста, бросится ко мне. Нет. Не выскакивает. Вернулась в комнату. «Пусть зовет второй раз!»

Минуту спустя вбегает Надя Ишимбаева: «Ах, вот ты где! Тебя Кирилл ищет!» Вместе с нею пошли вниз. Иду по тропинке неторопливо, отпинываю ногой камушки. Кирилл на жердинке. Села рядом.

«Хочешь знать, о чем мы вчера с Аней балакали?» — начинает он.

И рассказывает, как Царьградская жаловалась ему на свою судьбу. Отец ее вышел из заключения, женился, живет в Ялуторовске. Мне это уже известно от Царьградской. Знаю даже о тайной дружбе ее со взрослым парнем, который бросил ее и женился на другой. Но не перебиваю Кирилла. Он продолжает: «Аня говорит: ты изменила мне, дружила с Сашей Половниковым. Но я ей ответил: «Пока мне Ксеня сама не признается, я никому не поверю». Она спросила: «Ты Ксене скажешь, о чем я тебе поведала?» Я ей ответил: «Конечно».

«Я люблю честность, — сказала я. — Аня теперь моя подруга, и я о ней не могу плохо думать… С Половниковым мы ходили в редакцию газеты «Тюменский комсомолец», слушали поэтов. Он уже уехал… А ты зачем предлагал дружбу в письмах Ане, Гуле, Любе?»

«Я же шутил».

Он наклонил мою голову к своей. В эти минуты я верила каждому его слову. Он достал из кармана ключи от ялуторовского дома. Я выбрала большой ключ:

«Этот от твоей комнаты?»

«Да».

«Ты жил в детдоме?»

«Один год в школе-интернате, — заговорил он как-то уклончиво, смущенно. — У меня есть брат-близнец и отец».

«А где мать?»

«В колонии».

«За что?»

«Не скажу».

Заулыбался смущенно, добавил: «Сам не знаю».

С завистью думала, что его любили мама и папа, а я ни разу не произнесла имени своих родителей. В семье, наверное, очень скучно. Привыкла я к коллективу, к самостоятельности. Он заговорил о бабушке, которая взяла его в свой дом, там он жил с двоюродными братьями и сестрами, с дядей Григорием, тетей Дуней.

1 июня.Я сдала все экзамены. Итак, у меня все пятерки. У Царьградской тоже все пятерки. У Найденовой — одна четверка, остальные тройки. У Булатовой три пятерки, остальные четверки.

6 июня.Валерика и Балдина определили на год в детскую трудовую колонию.

«Ты бы мог застрелить Филина? Ведь случайно ты попал ему в ногу?» — спросил судья Подкидышева.

«Я бы не стал в него стрелять, если бы он признал себя побежденным», — ответил Валерка.

«Что значит побежденным?»

Подкидышев промолчал. Во время заседания я очень волновалась. Все дни до суда я думала, должна ли пойти свидетелем. Раиса Петровна меня отговорила: «Ты, девочка, не вмешивайся. У каждого из ребят своя голова на плечах. Тебе и так урок, достаточно!»