Владимир Фалеев - Дом моей судьбы

— Не знаю…

— То-то же! Хоть признались, что не знаете! Есть ученики, у которых отменная память, они легко все запоминают. И сообразительность хорошая. Но если у них не выработать привычки физически трудиться, то при всей их «сознательности» на ваш манер, то есть при умении мыслить, толку в работе от них не будет. Они окажутся несознательными! А дело-то не в сознательности, а в отсутствии привычки трудиться. Ленин учил, что противопоставление материального и идеального оправдано только для гносеологических исследований и «за этими пределами оперировать с противоположностью материи и духа, физического и психического, как с абсолютной противоположностью, было бы громадной ошибкой». Убедительно?

— Разумеется.

— И вот мы разделили характер на двадцать три субстанции: совесть, волю, страх-агрессию, мышление, память… За зиму подготовили группу ребят к парашютному прыжку с самолета. Как? Нужно это?

— А вдруг кто-нибудь… — вырвалось у меня.

— Типун вам на язык! — перебил меня Александр, лицо его опять стало строгим. — Я ведь был первым секретарем райкома комсомола. А потом вдруг стал директором школы… Началась моя новая жизнь с трагедии. Может, рассказать?

Три года назад у нас в районе погибла девятиклассница-комсомолка. Я оказался одним из действующих лиц трагедии. Накануне мне позвонила из поселка Лесного, из школы-интерната, воспитательница Анна Царьградская, взывая о помощи: пять колхозных телят из стада, которое пасла Юля, объелись зеленями и сдохли… Я тотчас помчался на мотоцикле в Лесной, оттуда в соседнюю деревню Коммунарку, где встретился с Юлией. Она была мрачновата и молчалива. А наутро Царьградская, захлебываясь слезами, передала по телефонному проводу, что Юля повесилась…

Какой страх, какие угрызения совести пережил я! Да что о том толковать! Девушку не воротишь! В голове не укладывалось: комсомолка — и вдруг повесилась! Только истязания или чьи-то угрозы могли толкнуть ее в петлю. Но кто тот мерзавец? Неужели я? А ведь я накануне ездил в деревню и расспрашивал ее о телятах…

В моем распоряжении мотоцикл «Урал». Метнулся к двери, чтобы немедленно мчаться в Коммунарку. Но в дверях столкнулся с инструктором, он показал пальцем на потолок, сухо пояснив: «Вызывает». Батя! Комнаты малого райкома, то есть райкома ВЛКСМ, на первом этаже, а кабинет первого секретаря райкома партии на втором. Поправив под ремнем гимнастерку, заглянул в зеркало и побежал наверх. Батя был холоден, не указал, как обычно, на стул, и я стоял посреди кабинета…

Его хозяин слушал мои признания хмуро. А во мне оживали подробности поездки в Лесной и в Коммунарку. Дорога, лес, болота, родное здание школы-интерната в три этажа с лозунгом на фронтоне: «С новым учебным годом, ребята!» Свернул от угла на вязкий, засыпанный опилками, искореженный колесами машин проселок, миновал кустарниковые заросли и скоро оказался на деревенской улочке. У пятистенка с четырехскатной крышей слез с седла, снял каску, перчатки и окликнул проходящую с коромыслом на плечах высокую женщину: шла с водой…

— Тетка Дарья! На ловца и зверь бежит…

Баба, пожилая, суровая, повернулась ко мне вполоборота:

— Какой я тебе зверь, Илларионыч… Ну, здравствуй!

Из Коммунарки я ушел в армию. Жители, за исключением самых юных, мне как родные. Родственников у меня тут не осталось. Горькие дни пережил я, учась в девятом классе: мать и отец работали на лесокомбинате — в Лесном, но завербовались и уехали на Север на заработки. Мы (я и две младшие сестренки) зимовали в избе без родителей. Учителя и тетка Дарья подбадривали, бригадир давал коня съездить в лес по дрова. К весне мы все равно истопили в печке забор и часть сарая. Учебу в школе не бросили. В июне мама вернулась, скорехонько продала избу, домашний скарб, и они втроем (мама и мои сестры) уехали на Север к папе. Я до осени жил в доме дружка, да поехал в городское профтехучилище. После окончания его меня призвали в армию.

— Где Юля? Что у нее за несчастье? — спросил я тетку.

— Телята сдохли, — спокойно сказала она и повернулась, чтобы идти к воротам своей ограды, но будто спохватилась и сердито добавила: — Бригадир — вахлак! Девчонку губит! Она еще подросток, ей на уроки идти, а он держит ее на пастьбе до крайности!

Женщина скрылась за воротами. Скоро из калитки выскочила и сама Юля — плотная невысокая девушка в ситцевом платьице; густые каштановые волосы забраны в пучок и перевязаны красной ленточкой, челочка на лбу, ноги в тапочках; вся послушная, домашняя, а глаза печальные. Симпатичная девушка из юных красавиц, которые подросли уже после моего отъезда из деревни.

— Почему телята убрели в зеленя? — без обиняков обратился я к ней.

Уголки пухлых губ дрогнули, плечи колыхнулись.

— Я бригадиру сказала: «Завтра на пастьбу не выйду». Он заорал: «Нет тебе подмены!» Утром я загнала гурт в рощу и оставила, а сама уехала на автобусе в город…

— Самовольно бросила работу, — прокомментировал я, — не могла еще день подождать…

— Надо было в город. — В голосе непреклонность.

— Что у тебя там, спешное?

— Надо было в город, — повторила она твердо.

«Характер у нее кремень, как у тетки», — подумал я и больше ни о чем не допытывался; пообещал похлопотать за нее в правлении колхоза. Посоветовал не опаздывать на занятия в школу.

— Балда ты, Александр! — выслушав меня, раздосадованно подытожил рассказ Батя. — Ехал помочь, и после твоего участия девчонка полезла в петлю… Иди!

В моем кабинете райкомовцы обступили меня с сочувствиями. А я сидел как пень, ничего не слыша. Спохватился — и поехал в областную прокуратуру.

— Зачем вы лично взялись изучать причины падежа телят? — спросил следователь.

— Такой у меня нрав, — другого ответа не мог придумать. — Лезу в происшествия…

Покинув прокуратуру, оседлал мотоцикл, рванул в Коммунарку. На улице, как обычно, играли на полянках ребятишки, бабушки сидели на скамейках. Остановив мотоцикл возле ворот тетки Дарьи, свободно вошел в ограду, но дверь в сени заперта крохотным замком. В здании клуба (а там и комната бригадира) за столом сидел бритоголовый маленький мужик в сатиновой рубахе-косоворотке, громко наставлял двух женщин. Увидев меня, он торопливо встал и протянул руку, но глаза у него были хитроватые, недобрые.